Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [130]

Доношение Еремея Иванова послужило основанием для ареста Каина Тайной конторой. На допросе он признался, что действительно «взял» Афросинью на основании доноса Парыгина и держал ее в своем доме в течение трех дней под караулом, а затем отпустил, не объявляя ее ни в каком судебном месте, поскольку «она ни в чем не винилась». Но при этом доноситель отрицал, что разграбил дом и лавку Еремея Иванова и мучил Афросинью.

Однако эти отговорки, конечно, не могли убедить следствие в его невиновности. В обвинительном протоколе отмечалось: «…ему, Каину, как оную девку Афросинью, так и других никого самому, и особливо в доме своем, не токмо по извету о деле спрашивать, но и под караулом держать, паче же свобождать, ежели б в том ко взяткам воровства ево не были, не надлежало, а должно в то же время, где о ком подозрительном проведает, доносить в судебных местах». «Ис чего явное ево, Каина, в противность ево должности воровство и народное разорение оказалось», — заключили судьи Московской тайной конторы.

Лжесыщики Федор Парыгин и Тарас Федоров были приговорены, «в страх другим, дабы, на них смотря, таковые воровства и народу разорения чинить не дерзали», к нещадному наказанию кнутом, вырезанию ноздрей и вечной каторге. Что касается Каина, судьи Тайной конторы рассудили: «А вышеобъявленной известной доноситель Иван Каин за вышеобъявленные ево, Каинова, воровства и народу разорение подлежал жесточайшему наказанью кнутом и дальней ссылке, однако ж, дабы впредь в сыску воров и разбойников и протчих подозрительных людей имел он крепкое смотрение, того для оное ему ныне оставить. А дабы те ево воровства вовсе ему упущены не были и впредь от такого воровства и от протчих подобных тому предерзостей имел он, Каин, воздержание и предосторожность, учинить ему, Каину, в Тайной конторе наказанье, бить плетьми нещадно, и по учинении того наказания объявить ему под страхом смертныя казни с подпискою: ежели впредь сверх должности своей явитца он, Каин, в каких либо хотя наималейших воровствах и взятках, то уже поступлено с ним будет по силу указов Ея Императорского Величества безо всякого упущения. А чтоб впредь к воздержанию ево ото всякого воровства, и в сыску подозрительных людей невинным разорение не имело быть, над ним, Каином, иметь наблюдательство». 23 сентября 1745 года Тайная контора оповестила об этом решении Военную контору, Московскую полицмейстерскую канцелярию и Сыскной приказ[623]. Итак, на этот раз Каин избежал каторги, отделавшись «нещадной» поркой плетьми в стенах Тайной конторы.

Не успел доноситель в конце сентября выйти на свободу, как в начале октября на него было подано в Московскую сенатскую контору челобитье оброчного крестьянина Алексеевского монастыря Герасима Дмитриева, торговавшего в лавке на Варварке. Тот рассказал, что в 1743 году отдал своего десятилетнего сына Илью в Кожевники Ивану Савельеву для обучения сапожному делу, а когда в феврале 1745 года сапожник был «взят» Каином по подозрению в «расколе», Илья также оказался в Тайной конторе. После допросов подростка передали Каину для отвода к отцу, но вместо этого сыщик привел его в свой дом, где держал трое суток, а одного из солдат своей команды отправил к Герасиму передать, чтоб тот прислал ему десять рублей, иначе грозился отвести его сына обратно в Тайную контору. Дмитриев означенную сумму прислал, после чего Илья был освобожден. Герасим был настолько напуган всемогущим доносителем, что даже испросил у него позволения: «Можно ли моему сыну в лавке за товаром сидеть?» — на что получил милостивое разрешение. Но после Пасхи Каин забрал из его лавки уже обоих сыновей — Илью и его старшего брата Андрея, отвел их в свой дом и вновь стал вымогать у отца деньги. За освобождение детей Герасиму Дмитриеву пришлось заплатить пять рублей. И вот теперь, 30 сентября 1745 года, только что освобожденный из Тайной конторы Каин опять явился в дом к Герасиму. Не застав его, доноситель приказал отвести его младшего сына на свой двор, а сам остался дожидаться хозяина. В разговорах с его женой Каин разоткровенничался: «…давно я дома не бывал!», — а потом успокаивал хозяйку: «…ежели де дадите денег, то оного сына Илью отпущу, а ежели не дадите, то велю ево вести и дожидатся у Красных ворот». Между тем Герасим вернулся и вышедшая открыть ему ворота супруга сообщила, что в доме его ждет Каин, а сына Илью увели. Дмитриев развернулся и пошел прямиком к сенатскому прокурору А. Г. Щербинину, которому «о той… от Каина обиде его… объявил». Прокурор приказал арестовать Каина и отвести его под караулом в Московскую сенатскую контору.

Удивительно, но и на этот раз Каин легко отделался. Неделю он просидел под арестом в сенатской конторе, а 8 октября его отправили в Сыскной приказ вместе с челобитьем Герасима Дмитриева и предписанием расследовать дело. На допросе в Сыскном приказе Каин ни в чем не признался. 1 ноября было решено допросить Герасима Дмитриева для получения его показаний, а тем временем незаменимого специалиста Каина освободить «для сыску и искоренения воров»[624].

В апреле 1747 года из Московской сенатской конторы в Сыскной приказ было прислано для расследования челобитье московского купца 2-й гильдии Емельяна Юхатова. Тот жаловался, что 23 марта «в ночи» доноситель Каин и с ним «человек пятнадцать и больше» ворвались в его дом, разбив окно. Самого хозяина дома не оказалось (он гостил у протоколиста Ивана Плавильщикова), но два его работника были избиты, а всё имущество разграблено. Каин с товарищами прихватили «десять оленей деланных», «десять замшей», «два гнезда рубах», «два окорока, которые повешены были в чердаке», и пр. Однако в Сыскном приказе Каина по этому делу даже не допросили. Только 9 сентября было вынесено решение, что купцу Юхатову «в приезде к нему помянутого доносителя Ивана Каина в дом, в грабеже и в других обидах ведаться с тем Каином судом»