Повседневная жизнь Версаля при королях - [34]

Сент-Олон попробовал было вставить словечко в утешение, но не тут-то было. Когда же он намекнул, что французский король хочет принять посла поскорее и неплохо бы собираться в путь, Мохаммед Реза-Бег впал в ярость. «Взревев, как бык», он объявил, что он сам себе хозяин и поедет лишь тогда, когда сочтет нужным. Выхватив саблю, он совершил ряд эволюций, крича что-то о выколотых глазах и скатившихся с плеч головах…

Сент-Олон ушел озадаченный. «Следует счесть большой удачей, — горестно писал он своему министру, — если недели через две нам удастся сдвинуть эту глыбу с места и привезти в Лион».

Действительно, только спустя три недели беспрестанных заискиваний и увещеваний перса удалось уговорить. Он согласился отправиться в путь с условием, что его будут сопровождать «шесть турецких рабов» и что каждый встречный городок будет устраивать ему торжественный въезд. Чтобы закончить дело миром, ему купили шестерку коней, и Его Превосходительство покинул Марсель, оставив двадцать четыре тысячи долгу и память о чрезвычайно, конечно, почетном, но разорительном госте.

Заботы не давали бедному Сент-Олону покоя. Предвидя капризы перса, он одолжил в Марселе семнадцать тысяч ливров, и к его ужасу они начали таять с первых же моментов путешествия. Посол потребовал, чтобы ему в пути выплачивали четыреста ливров в день: «высоко чтимый у себя на родине, он приехал во Францию не для того, чтобы выпрашивать себе на хлеб». На самом деле, кроме «суточных», он ежедневно получал трех ягнят, трех баранов, восемнадцать цыплят, пять куриц, тридцать шесть фунтов сала или смолы для факелов, двадцать три фунта свечей, сто семьдесят фунтов хлеба, тридцать два фунта масла, восемь фунтов кофе, центнер риса, не считая гвоздики, шафрана, сахарных леденцов и пр. Всю эту почти нетронутую снедь персидская свита перепродавала купцам, а доход от коммерции шел в карман Мохаммеда Реза-Бега. Тем не менее он продолжал ворчать и был постоянно недоволен жилищем.

В городке Ламбез он потребовал, чтобы местные дамы для него протанцевали, что и было охотно исполнено.

В Оргоне — страшнейший гнев: его больше не устраивает карета, дальше он не тронется с места. Он долго не пускал французов в свой дом, озверев от злобы, и понадобилось немало часов, чтобы его утихомирить и заставить внять доводам рассудка.

В Монтелимаре посланник получил в дар от города двадцать фунтов белой нуги; но стоило юной девице подойти к нему для приветствия, как она получила от Его Превосходительства жестокий удар ногой. Драка, свалка, сверкание клинков… Посол и его свита схватились с толпой в рукопашную. Двоих ранило… Чтобы восстановить порядок, понадобилось вмешательство военного полка…

В Лионе кошмарный перс дулся два первых дня. Оценив затем, сколь комфортабельно его тут поместили, он, дабы задержаться подольше, притворился больным. Теряя всякое терпение, Версаль приказывал ускорить путешествие, но как этого добиться? Наконец восточного гостя удалось сдвинуть с места, и странствие возобновилось.

В Бресле недовольный предоставленным ему домом посол приказал своим людям взломать двери пустующего замка и водворился там со своей свитой.

В Мулене он изъявил желание поглядеть, как кого-нибудь колесуют. Ему вежливо предложили за неимением французского добровольца использовать для этого собственного слугу. Но поскольку Сент-Олон вообще отказался исполнить данное желание, Его Превосходительство заявил, что у него начались колики, и улегся болеть. Напомним: ежедневно — находился он в пути или нет — он получал по четыреста ливров. Доведенный до изнеможения Сент-Олон так резюмировал в письме министру свои впечатления: «Посол — жуткий тип. Он явился сюда из Персии, чтобы сорить деньгами».

25 января после 32-дневного странствия путешественники достигли Мелёна. Местным дамам было дозволено лицезреть посланника шаха, тот приказал им разуться и сесть на ковер. Назавтра без каких-либо новых выходок путники наконец прибыли в Шарентон; по обычаю здесь посол и должен был дожидаться дня торжественного приема.

Если судить по сохранившимся воспоминаниям, сцены, произошедшие в Шарантоне, достойны эпоса. Можно ли поверить: Мохаммеду Реза-Бегу пришло на ум самому определить порядок своего появления в Версале. Дикарь вздумал учить этикету Великого короля! Тут было отчего возмутиться хранителям священного ковчега, было отчего окаменеть от негодования. Более того, перс вбил себе в голову, что король обязан его ждать! Дело в том, что его тут поместили в очень красивом доме с выходящей на реку террасой, и, получая свои четыреста ливров (постепенно выросшие до пятисот), он вовсе не торопился расстаться со столь приятным режимом.

Отъявленный урод, он почитал себя очень привлекательным и рассчитывал очаровать парижанок, появившись в Версале верхом на скакуне, что было бы нарушением всех традиций. Догадываясь о возможном сопротивлении своему плану, посол заявил, что положение луны в феврале крайне неблагоприятно, и пока эта фаза не кончится, он не тронется с места. Размахивая кинжалом и угрожая загадочными казнями, он улегся в постель, предварительно сломав кое-какую мебель.