Повседневная жизнь Венеции во времена Гольдони - [61]

Зрелищная сторона охоты была усилена: костюмы ее организаторов стали разительно отличаться от костюмов зрителей. С XVI в. охота сопровождается выступлениями акробатов и прочих трюкачей. Незабываемое впечатление производил номер под названием «Полет турка», «смертельный прыжок», во время которого самые храбрые рабочие Арсенала в шутовских костюмах, используя самые фантастические средства передвижения, с риском для жизни взлетали по туго натянутому канату на вершину Дворца дожей. «Один из них взгромоздился на сатира, — рассказывает Гаспаро Гоцци, — другой уселся в ящик с веслами и притворился, что летит по воздуху; третий отправился в путь с двумя пушками, привязав их к ногам и рукам». Иногда игра оканчивалась смертельным исходом: смельчак напарывался на архитектурные украшения, коих на фасаде было множество.[370] Игры под названием «Геркулесова сила» были менее опасны. Речь идет о живых пирамидах, сложных и многоэтажных, которые составляли сами горожане: кастелланцы — от приходов, расположенных вокруг Кастелло, и никколоты от приходов, расположенных вокруг Сан-Никколо в Дорсодуро. Эти физкультурные упражнения привлекали публику на Пьяцетту, где по распоряжению властей сооружали высокую деревянную башню с лоджиями и прилегающим к ней помостом; по форме и раскраске сооружение напоминало многоэтажный торт. Таким образом в «жирный четверг» местом всеобщего притяжения становилась Пьяцетта: там собирались не только простые венецианцы, но и городские власти. Вечером «торт» озарялся огнями фейерверков. Как утверждает Гоцци, в феврале 1761 г. постройка была особенно великолепна, «в три этажа, на каждом из которых после окончания фейерверка зажглись огни; также на этажах разместились оркестры, и каждый играл по нескольку часов подряд и продолжал играть даже после окончания праздника». Неудивительно, что в такие дни город гудел, звенел и полнился теми же криками и возгласами, что мы слышим на сцене, когда играют гольдониевские комедии. «Подобно воде, с шумом вырвавшейся из раскрытых ворот шлюзов, что расположены ближе к Сан-Джиминиано, — пишет Карло Гоцци, — толпа, скопившаяся на Мерчерии и прилегающих улицах, вырвалась на площадь. Масок было числом легион. Выкрики канатных плясунов, волынки паяцев, песни, исполняемые Смуглянкой и Рыжухой, этими малиновками наших подмостков, были поистине оглушительны».[371]

Разумеется, праздники не обходятся без еды, однако трапезы не носят ритуального характера: речь идет о приеме пищи, отвечающей вкусам времени. В 1759 г. Градениго отмечает, что хорошо «идет торговля кофе, а также всевозможной едой, особенно деликатесами и сладостями; не остаются в накладе и торговцы пышками, пирогами, сочными фруктами и лимонами», что толпятся на площади Сан-Марко, и создается впечатление всеобщего изобилия. Лотки торговцев кофе и кондитерскими изделиями соседствуют с подмостками циркачей, устанавливаемых в различных уголках Сан-Марко и Пьяцетты, под аркадами Старых прокураций и даже Колокольни. Нет нехватки и в разного рода шарлатанах, продавцах всевозможных зелий и зубодерах: один из них, Джузеппе Коломбани, прозванный Ломбардским Герольдом, ибо родом он был из Пармы, в течение двадцати четырех лет занимался исцелением возле третьей колонны Брольо, пользуя страдающих водянкой, параличом, подагрой и апоплексией, мочекаменной болезнью и чахоткой… Услышав выкрики зазывал, толпы любопытных устремлялись к подмосткам «мудрейших астрологов», которым «беспрерывно» предлагали решать «неразрешимые загадки», к шатрам (casotti), где показывали дрессированных животных, в том числе «птиц и рыб, живущих в стеклянных шарах», демонстрировавшихся, в частности, в 1760 г., к подмосткам, где выступали канатные плясуньи, или в маленькие театрики марионеток, бывшие в ту пору излюбленным зрелищем простонародья.[372]

С XVI в. разного рода фокусники и скоморохи пользовались повышенным вниманием зрителей; актеры, играющие комедию дель арте, учились у них приемам работы, заимствовали их шуточки. Сам Гольдони многому научился у знаменитого в XVIII в. скомороха Буонафеде Витали.

В моду входит и все необычное и экзотическое. Пристрастием публики к «экзотике» воспользовались хозяева гостиниц: стремясь привлечь побольше посетителей, они стали предоставлять комнаты «монстрам». В 1760 г. в городе распространился слух, что в гостинице Сан-Луиджи, что возле Санта-Мария Формоза, проживает француженка шестнадцати лет, симпатичная и пропорционально сложенная, однако размеров необъятных, коими она уже успела поразить Версаль и Турин; спустя два года в той же гостинице можно было увидеть итальянского великана Бернардо Джилли, такого огромного, что «никто не мог достать головой даже до его руки». В феврале 1777 г. любопытные устремились в «Гостиницу трех королей» в Сан-Бенедетто, где можно было увидеть морское чудовище, существо, напоминающее морскую корову, с «головой тигра, туловищем рыбы, человеческими руками и полосатой шерстью».[373] Зверинцы на площади Сан-Марко множились. В 1750 г. в одном из них выступала укротительница-француженка с львицей, затем в другом зверинце появился носорог, доставленный из Азии капитаном Дэвидом Мотуаном Тощим; в 1751 г. сего носорога обессмертил художник Пьетро Лонги. В январе 1755 г. там же можно было полюбоваться пятнистым гепардом, львом и персидским тигром, а в мае — огромной дикой и свирепой обезьяной, привезенной из Африки неким Андреа, зятем знаменитого шарлатана Гамбакурта. Затем настала очередь дромадера, или «верблюда с горбами», привезенного в 1761 г. Однако кульминацией «звериных зрелищ» стало прибытие в Венецию 31 января 17б2 г. льва, гастролировавшего по дворам европейских монархов от Вены до Баварии; лев этот был столь кроток, столь чистоплотен, столь мил и столь послушен, что хозяин его мог без страха «держать его рукою за язык, садиться на него верхом, пожимать ему лапу и обнимать его».