Повседневная жизнь Венеции во времена Гольдони - [60]

Праздновали и наступление середины поста — «распиливали старушку». «Старушка» делалась из пакли и гипса, ее наряжали в красивое платье и выставляли на разных площадях: Сан-Лука, Сан-Джованни Кризостомо, Сан-Кассиано, Сан-Филиппо-э-Джакомо. На площади Сан-Лука «старушку» ставили на площади напротив аптеки, именовавшейся, судя по вывеске, «Старушкой», и двое мужчин принимались перепиливать ее пополам, в то время как из каждой половины буквально фонтаном исторгались сухие фрукты, изюм, каштаны, печенье и сладости. Затем останки «старушки» сжигали. По словам Гревемброка, это был один из способов высмеять престарелых красоток, озабоченных поисками мужа. Тогда же на всех площадях устраивались шутовские игры: надо было незаметно украсть сидящую на привязи собаку; взобраться по смазанному салом шесту и достать круг колбасы или фляжку с вином; зубами поймать угря в кадушке с окрашенной в черный цвет водой; обрив голову наголо и не надевая шляпы, вступить в поединок с кошкой и задушить ее; свернуть шею гусю.[365] Над головами горожан летали наполненные ароматическими настойками яйца, которыми ловко швырялись frombolatori, люди в масках и шутовских костюмах, выбиравшие мишенью в основном своих приятелей, молоденьких девушек и уродливых старух, любовавшихся зрелищем со своих балконов.

От обряда к развлечению

Как и везде, в Венеции любили веселье; однако, на наш взгляд, в XVIII в. там его любили больше, чем везде. Во время карнавала веселье и развлечения «били через край», карнавальные обычаи постепенно утрачивали свою значимость, уступая место бесчисленным развлечениям, не отягощенным традициями. Де Бросс, уже посещавший Венецию в августе, уступил настоятельным советам друзей и приехал туда во время карнавала, продолжающегося более шести месяцев — с 5 октября до праздника Вознесения Богородицы. Этот период включает в себя три театральных и праздничных «сезона»: «Первый продолжается с начала октября до 16 ноября, затем… все время карнавала и День святого Марка и потом две недели на Вознесение, и это не считая особых празднеств, как то: выборы дожа, въезд прокураторов и Великого канцлера; однако ни один из этих праздников никогда не приходится на пост».[366] Во время карнавала по городу можно ходить в масках, носить бауту: венецианский карнавальный наряд, состоящий из белой полумаски (прежде ее называли larva, «призрак») с прикрепленным к ней куском черного шелка, закрывавшего нижнюю часть лица, шею и затылок, и широкого черного плаща с черной кружевной пелериной; на голову надевалась треугольная черная шляпа. Также носили мореты (morette) — маленькие круглые черные маски, условно изображавшие лицо. На месте рта у них изнутри был небольшой шпенек, который приходилось зажимать зубами, чтобы маска держалась перед лицом, — по словам Казановы, такие маски делали женщин загадочными, а главное… молчаливыми.

В скоромные дни начинался собственно маскарад. Тогда наряду с баутами, которые хотя и скрывали лицо, но не изменяли полностью всего облика, на улице появлялись люди в маскарадных костюмах. Среди них были персонажи комедии дель арте — Траканьины или Арлекины, Бригеллы, Доктора, старики Панталоне, Пульчинеллы, словом, все те, кто толпится и танцует на фресках и полотнах Джандоменико Тьеполо, та самая толпа, где рядом с нобилями в пудреных париках и дорогих костюмах весело отплясывает самый разный люд, переодетый кто во что горазд: черти с надутыми пузырями, шуты, обвешанные колокольчиками, амазонки, мавры, лихо скачущие вокруг площади Сан-Марко, медведи, которых для пущей убедительности тянут на цепочках, короли со скипетрами, германцы в рогатых шлемах, евреи, оплакивающие карнавал, турки, курящие трубки, и целое созвездие уличных ремесленников: башмачники, птицеловы, кондитеры, старьевщики, трубочисты, цветочницы, продавцы песка, дрессировщики сурков, мусорщики, угольщики, галантерейщики, торговцы полентой, плетельщики стульев. Патриции пользовались карнавальным временем, чтобы безнаказанно подебоширить, а пополаны — чтобы пощеголять в адвокатских мантиях или даже в патрицианских одеждах, баутах, полумасках и роскошных шляпах.[367]

Подобно всем прочим городским карнавалам, венецианский карнавал в конце XVIII в. утратил свой исконный, глубинный смысл. Разумеется, обычаи еще не забыты: по-прежнему устраивают похороны Карнавала. Габриэле Белла запечатлел на своем полотне группу калабрийцев, несущих на плечах гроб, за которым, с молитвенниками в руках, следуют печальные поклонники Карнавала. Калабрийцы-могильщики упоминаются и в 1788 г.: романист и журналист Антонио Пьяцца восторженно описывает похоронную процессию, освещаемую маленькими факелами, прикрепленными к шляпам сопровождающих.[368] По-прежнему устраивают охоты на быков. Габриэле Белла с удовольствием изображает их на своих полотнах. Однако ритуал этих охот значительно упростился. Официальную охоту, устраиваемую, в частности, в «жирный четверг», перестали связывать с празднованием событий, отошедших в далекое прошлое.

Согласно давнему обычаю, во время такой охоты забивали двенадцать свиней и одного быка, которому отрезали голову; когда же члены Синьории возвращались в зал Piovego, где по такому случаю строили деревянный замок, сенаторы, вооруженные щитами, побеждали их. Обычай сей показался Андреа Гритти смешным, и он перестал соблюдать его, сохранив лишь напоминание о нем. Теперь утром «жирного четверга» в соборе Св. Марка музыканты стали исполнять торжественную мессу, именуемую Охотничьей; музыку к сей курьезной мессе сочинил некий капельмейстер, кажется, немец по национальности, и всякий раз толпа ломится ее послушать. После трапезы начинается уличное шествие: впереди идут кузнецы и мясники, за ними чаще всего шествуют евреи с палками и пиками, а также прочим оружием, взятым из залов Арсенала и Совета десяти. Под барабанный бой, развернув знамена и сохраняя строгий порядок, они идут до самой площади Сан-Марко, и там в честь праздника, на глазах у публики и правительства Республики одному или нескольким быкам со всеми надлежащими церемониями отсекают головы.