Повседневная жизнь Венеции во времена Гольдони - [18]

; также увеличивается количество «функциональных» помещений — лавок и складов, служащих «для удобства жителей». С 1661 по 1740 г. соотношение между количеством жилой площади и общей площадью построек постоянно возрастает. В 1582 г. в Венеции имеется 22 600 квартир, в конце XVII в. — 28102, а в 1740 г. — 30472.[94] Принимая во внимание определенную стабильность численности населения, цифра эта может считаться доказательством улучшения условий жизни. Качество жилья для простонародья также улучшается. В конце XVI в. народ живет в основном во времянках — деревянных или глиняных хижинах, где воздух нездоровый, а жилая площадь крайне ограничена; в таких домах зачастую нет ни кухни, ни погреба. Но в XVII и XVIII вв. хижины постепенно исчезают. Количество квартир, сдаваемых внаем, существенно увеличивается, главным образом в периферийных районах: Канареджо, Кастелло, Санта-Кроче. Именно там развивается сеть съестных лавок и лабазов. Согласно Винченцо Коронелли, в конце XVII в. съестные лавки «в городе есть почти повсюду, что весьма удобно для его жителей».[95] Возле Сан-Пьер ди Кастелло можно насчитать по крайней мере десять лавок, торгующих фруктами, столько же торгующих мясом и семь лавок, где продаются пряности. В отдельных районах количество лавок, где торгуют колбасами и курами, увеличилось вдвое; также увеличилось количество лабазов, торгующих оливковым маслом и мукой; в 1740 г. насчитывается тридцать табачных лавок.[96] И все эти лавочки, по словам Гольдони, всегда «открыты до десяти часов вечера, многие из них закрываются только в полночь, а некоторые открыты всю ночь».[97]

Центр и периферия

Резонно задаться вопросом, насколько новая организация жилых районов способствовала благоустройству города, равно как и об экономическом ее значении. Гольдони, например, не видит в ней никаких преимуществ: в «Новой квартире», комедии, написанной в 1761 г. по случаю его собственного переезда на улицу Балотто в приходе Сан-Сальваторе, дом, куда готовится въезжать его герой, юный Андзолетто, не отличается гостеприимством. По словам служанки Лючетты, это «кладбищенский дом, возле которого даже собака не пробегает», а большинство окон его выходят в «мертвый» двор,[98] и нет ни единого балкончика, чтобы подышать воздухом или поболтать с соседками: то есть «общественной» жизни в таком доме нет совсем. Новый дом Андзолетто-Гольдони весьма символичен. С его появлением отходит в прошлое прежний дом-склад (casa-stazio), получивший начало в XII в., - многофункциональный и непосредственно связанный с хозяйственной активностью аристократического сословия. На первом этаже такого дома находились склады, на «промежуточном» (meza) этаже — конторы купцов, а на последнем — жилые помещения; в доме имелось два выхода: один «служебный», — для тех, кто приходил по торговым делам, а другой — для жильцов, выходивший на улицу или площадь. Имелся также внутренний дворик (corte), окруженный строениями, где жили служащие и наемные работники; он служил местом коммерческих операций и местом общения жильцов дома.[99] В XV–XVI вв. сдвиги в экономике повлекли за собой изменения в структуре жилья. Corte утрачивает функцию «места, где происходит действие», и превращается в проходной двор, проход или перестраивается и становится calle. Дом перестает быть складом и конторой одновременно, превращается в собственно жилье и начинает приобретать «представительские» функции, то есть становится богатым жилым домом, палаццо.

Если в период расцвета торговой республики дома строились в непосредственной близости к торговым площадям (Риальто — Сан-Марко) и на Канале Гранде, то теперь они чаще строятся на периферии. Домовладельцы, вынужденные платить специальный налог, доходы от которого идут на поддержание в сохранности городских строений, из экономических соображений превращают первые этажи, прежде занимаемые складами, в лавки и мастерские и сдают их ремесленникам, а на «промежуточных» этажах устраивают квартиры. Увеличение числа квартир, сдающихся внаем, обусловлено главным образом дроблением помещений в домах, принадлежащих дворянам; одной из причин такого дробления, в частности, служит увеличение численности аристократических семейств. Однако расширение жилых площадей никак не связано ни с улучшением условий для жильцов, ни с доходностью домов для домовладельцев.

Благоустройство в каждом сестьере понимается по-разному — в зависимости от социального состава его жителей, который также со временем претерпевает изменения. В XVIII в. население Венеции делится на три сословия: дворяне (как именовал их в начале XVI в. Донато Джанотти), чаще называемые нобилями, патрициями или аристократами, читтадини (букв, «горожане», «граждане») и пополаны (простолюдины).

Дворянами являются те, кого, согласно изменению, внесенному в конституцию в 1297 г., причислили к «сеньорам, коими они отныне будут считаться и в городе, и во всем государстве морском и сухопутном». В конце XVI в. благородные сеньоры составляют 4,5 % всего населения,[100] в 1642 г. — 3,7 %. В 1766 г. процент аристократов снижается до 2,5 и остается на таком уровне вплоть до 1797 г.