Повседневная жизнь старой русской гимназии - [17]

А разве не то же испытывает большинство молодых педагогов? Ведь и мне, например, так же дорого простое, человеческое отношение к себе со стороны хотя некоторых учениц. Ведь и мне хочется, чтобы во мне видели не только чиновника, но и человека. Душевное одиночество в кругу людей своего положения тоже заставляет иногда искать сочувствия среди чуткой молодежи. Но положение мужчины — учителя среди учениц ставит этому непреодолимые препятствия. Установись у меня с кем-нибудь из учениц такие отношения, как у моей корреспондентки с ее ученицей, — разве не стали бы говорить, что я «ухаживаю» за ней и т.п.? И поневоле приходится выбирать или между одиночеством и формальными отношениями или между сплетнями, которые особенно обидны при отсутствии настоящих поводов к ним.

Проблемы восьмиклассниц

11 ноября

Отношения с восьмиклассницами меня начинают не в шутку беспокоить. И страннее всего то, что это повторяется почти каждый год. Ни от одного класса не испытываю я столько неприятностей, как от VIII; ни в одном классе не приходится раздражаться чаще, чем здесь. Что за причина этого? Не думаю, чтобы во мне, потому что ведь и в других классах я тот же самый; но нельзя винить и учениц: ведь и они не могут переродиться в VIII классе. Дело, очевидно, в самом положении этого класса. С одной стороны, ученицы здесь чувствуют себя почти взрослыми, сами дают уроки, помогают классным дамам; а с другой стороны, они остаются еще на самом деле теми же гимназистками, приученными только к внешней дисциплине, не способными к самостоятельной работе и к самостоятельному поддержанию порядка при общей работе в классе. Они так же оттягивают до последних дней все домашние работы, пишут чуть не накануне подачи четвертные сочинения; а у преподавателей, придерживающихся лекционной системы, ничего не делают целую четверть, а потом перед спрашиванием надрываются над работой, сидя за ней целыми ночами и являясь в класс со слезами и истериками. К совместной работе, к порядку они тоже не приучены; и когда в классе думаешь сделать что-нибудь вроде собеседования (например, при разборе пробного урока), то начинается полный хаос, подымайся гвалт, все говорят враз, стараются перекричать друг друга; никакие попытай установить порядок ни к чему не приводят, и приходится, наконец, осердиться и вернуться к обычным занятиям, т. е. к рассказыванию и спрашиванию. Нельзя, конечно, и учениц винить в этом. Ведь в течение 7–8 лет ученья они работали только из-под малки, сидели смирно только из страха перед учителем, а к самодеятельности, к внутренней дисциплинированности их вовсе не приучали. Я помню, как поразила меня нынешним летом берлинская «свободная школа» Отто, которую посетил я в числе других экскурсантов. Не уроки удивили меня: здесь ничего особенного я не встретил. А та свободная беседа, которая происходила после уроков. Ученики всех классов вместе со всеми учителями вели правильную беседу на самые разнообразные темы. Тут и мальчики, желающие знать подробности какой-то сенсационной кражи, тут и старшие, обсуждающие вопрос об отлучении от Церкви знаменитого пастора; и все они смогут высказать свое, никто никому не мешает, все делается в строгой очереди, в порядке; видна привычка к порядку, к дисциплине, без которой невозможна никакая общая работа. Но к этому приучают их годами, к этому приучает их весь строй «свободной школы», где учащиеся чувствуют себя не стадом, а организацией, со своим внутренним самоуправлением, со своим выборным советом, с товарищеским судом. Не скоро дойдет до этого наша казенная школа, сковывающая по рукам и ногам не только учеников, но и учителей. А в результате поразительная недисциплинированность наших учащихся и неумение их самостоятельно работать, целесообразно распределять собственное время и труд.

Пока они под бдительным надзором опекающих их педагогов, до сих пор дело еще идет. Но когда в старшем классе хочешь предоставить им некоторую свободу, то результаты получаются плачевные; а когда снова вгоняешь их в прежние ученические рамки, то это тоже не нравится, так как они чувствуют себя уже более взрослыми. А между тем учителя не могут рассматривать их как студентов, которые могут бездельничать за свой страх и риск, т<ак> к<ак> с нас требуют к известному сроку отчетов, баллов и т.п. И приходится то возмущаться их неумением взять себя в руки, то прибегать к мерам репрессий вроде двоек или выговоров. Восьмиклассницы же, недовольные этим, становятся в оппозицию и тем еще более портят наши отношения. И изо дня в день растет на почве мелких недоразумений взаимное недовольство, которое иногда дает себя очень болезненно чувствовать. А между тем кто виноват?

12 ноября

Вчера во время урока я чувствовал себя как-то особенно в ударе, что бывает далеко не всегда, и хотя приходилось рассказывать в разных классах больше 3-х часов подряд, однако усталости я не чувствовал и говорил довольно плавно и живо. Но в VIII классе опять не все обошлось благополучно. Когда после рассказа урока вперед осталось свободное время, я вздумал употребить его на упражнение в объяснительном чтении одной статьи. Но ученицы, почувствовав, что официальная часть урока кончилась, подняли такой шум, что вызванная мною ученица отказалась говорить; другие начали тоже отнекиваться; тогда я вынужден был оставить свою попытку и стал продолжать официальные занятия, вызвав одну ученицу и заставив ее просто отвечать урок. Потом вышел инцидент и на уроке с моими специалистками-словесницами. Среди них есть одна, И-и, девица весьма неглупая, но крайне самолюбивая и стремящаяся постоянно чем-нибудь уязвить учителя. Недавно, например, она заявила, что находит совершенно бесполезными портреты писателей на стенах (вывешены были по моей инициативе и даже с некоторым риском портреты: Герцена, Достоевского, Некрасова, Успенскою, Чехова, Щедрина и Надсона), чем больно задела меня, хотя я и не подал виду. Сегодня же при входе моем в класс начала стонать, что все эти занятия ей надоели (на уроках она обыкновенно зевает с самым демонстративным видом, а когда я предлагал сделать дополнительный урок по словесности, она была недовольна), что нет никакой пищи для души; а вскоре начала выражать неудовольствие, что им не разрешили устроить вечер. Тогда я сказал, что духовную пищу надо самим искать, что в готовом виде она не дастся; судя же по их стонам насчет вечера, можно думать, что они ищут пищу более для ног, чем для души. Потом я начал заканчивать биографию Л. Толстого, начиная с кризиса 70-х гг., и излагал в то же время его новое учение. Материал, мне кажется, был довольно интересный; моя оппонентка же, вытащив книгу, начала ее читать и улыбаться. На: тот раз я сдержал себя в рамках полной корректности и только, прервав рассказ, спросил ее: «Может быть, я Вам мешаю своим рассказом, тогда можете идти читать домой». Ученица страшно побледнела и, сразу же положив книгу, остальное время внимательно слушала.