Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - [194]

На занятой фашистами Украине с успехом выступал для оккупантов и местного населения не нуждающийся в представлении советский бас Борис Гмыря, не эвакуировавшийся вместе с Киевским театром оперы и балета. Вот что пишет о нем сын Никиты Хрущева Сергей: «В конце войны отец спас Гмырю от тюрьмы… После освобождения Украины Гмыря оказался в руках армейской контрразведки. Его решили судить как изменника. Отец попытался урезонить дознавателей: это не Гмыря перешел к немцам, а наша Красная армия, отступая, оставила его вместе с миллионами других под немцами. Да, он пел в оккупированном Киеве, но не воевал против нас. Аргументы отца не помогли, и он пожаловался Сталину. Тот приказал оставить певца в покое. Гмыря вернулся в Киевскую оперу, получил звание народного артиста». Гмыря в 1951 году стал не только народным артистом СССР, но и получил через год Сталинскую премию.

Не только названные артисты, но и другие их советские коллеги, оказавшиеся по разным (скажем так) причинам под немцами, выезжали на гастроли в Вену, Прагу, Берлин. Сотрудничество с оккупантами — вопрос не только уголовной, но и моральной ответственности каждого из них.

После войны ужесточение внутренней политики и репрессий в СССР, борьба с космополитизмом создали еще большие трудности для желающих проникнуть за «железный занавес».

Возобновился забег творческой интеллигенции на длинные дистанции с «оттепелью», что вполне объяснимо: в теплое время бежать сподручнее, нежели в холода. Едва приоткрыли форточку, а они уже тут, приготовились, только успевай ловить. Самым известным невозвращенцем — представителем советской богемы 1960-х годов — стал Рудольф Нуреев, солист Ленинградского ордена Ленина академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова. На Западе этот театр любили вместе с Большим, но полностью выговорить название не могли и потому причудливо сократили его до краткого «Киров-балет» (знал бы сластолюбец Мироныч, что в честь его назовут театр с балеринами, — хлопал бы в ладоши). Эти два слова стали известным и раскрученным брендом, на который очень хорошо клевали европейские и американские балетоманы, более того, даже сегодня в некоторых странах на афишах после слова «Мариинка» в скобках пишут: «Киров-балет». В мае 1961 года «Киров-балет» выехал на гастроли во Францию и Великобританию, включили в число гастролеров и Нуреева, хотя органы долго сомневались в его благонадежности — в Ленинграде артист не скрывал контактов с иностранцами, в том числе танцовщиками, приезжавшими в СССР на гастроли. Нуреев был взят на заметку.

К глубокому сожалению для сотрудников госбезопасности, их подозрения в отношении Нуреева оправдались. Находясь в Париже, он нарушил не только все пункты правил поведения в капстранах, но и уже сложившийся ритуал пребывания советских граждан за границей. Вместо того чтобы как все нормальные люди выходить из гостиницы по пять человек, рыская в поисках дешевых магазинов для бедных, Нуреев просто… гулял по Парижу. «Это действительно было новым ощущением, что-то волнующее было в воздухе, — признавался он позднее. — На улице царила атмосфера вечного бала. Я физически ощущал притягательную силу этого города и одновременно особенную ностальгию. Париж выглядел веселым, и люди на его улицах такими интересными и такими отличными от нашей однообразной русской толпы, и в то же время в этом был какой-то налет декадентства».

А прикрепленного представителя КГБ Нуреев поразил безумным поступком — на все суточные купил детскую железную дорогу и играл в нее в своем гостиничном номере, который он занимал на двоих с артистом балета Юрием Соловьевым. Реакция не замедлила последовать: «3 июня сего года из Парижа поступили данные о том, что Нуреев Рудольф Хаметович нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Кроме того, он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуреев не изменил своего поведения». Он так и заявил офицеру КГБ Стрижевскому: «Лучше вообще не жить, чем жить по регламенту!»

Нуреев вел себя весьма дерзко не только на гастролях, осознавая свое значение для театра, где он занимал высокое положение. Например, его зарплата в 1961 году равнялась 250 рублям при средней зарплате в СССР 81 рубль. У него были машина, квартира, правда, коммунальная на двоих с балериной Аллой Сизовой. Ночевал он там нечасто, но обставил на свой манер: «Всего лишь медвежья шкура да подушки на полу». Другая балерина Алла Осипенко рассказывала: «Не могу не отметить, что за дерзость, грубость и зазнайство в коллективе его не уважали. Хамил он буквально всем. Авторитетов для него не существовало, Нуреев знал, что он талантливый и одаренный танцовщик. Знал и беззастенчиво этим пользовался, считая себя незаменимым. Однажды он даже нахамил постановщику “Легенды о любви” Юрию Григоровичу, и тот снял его со спектакля. Точно так же он вел себя и в Париже: из-за съемок в рекламном ролике не постеснялся сорвать очень важную репетицию со мной. В гостинице мы его почти не видели — все время где-то пропадал. Очень скоро мы узнали, где именно: среди его поклонников было много лиц с отклонениями от норм, то есть гомосексуалистов». Можно подумать, что в самом Ленинграде подобных лиц «с отклонениями от норм» было мало: как раз наоборот, среди богемы, героем которой был Нуреев, их хватало.