Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - [193]

Невозможность для амбициозных творческих личностей реализоваться в СССР, даже несмотря на присваиваемые им почетные звания, ордена и привилегии, вылилась в серьезное раздражение, накопившееся в определенных кругах богемы, приближенной к власти, но хотевшей еще больше — ездить за рубеж по своей воле (вспоминается уже процитированный нами разговор на эту тему Сталина с Козловским). Неосуществимые желания особенно молодой богемы подогревались рассказами представителей старшего поколения — тех же Неждановой с Головановым — о том, как легко выезжали они за границу на гастроли до 1917 года, когда никакое ОГПУ им было не указ. И потому, когда в 1941 году по радио запели «Вставай, страна огромная!» и многие писатели, музыканты, актеры и художники, исполненные патриотических чувств, изъявили желание добровольно пойти на защиту родины, пусть и советской, то нашлись и те, кто воспринял приход немцев по-иному.

Перед войной в Большом театре было три звезды, три молодых тенора — Козловский, Лемешев и Иван Жадан. Все орденоносцы, все заслуженные артисты, пользовавшиеся бешеной популярностью и у публики, и на кремлевских концертах. Только вот первые два нам хорошо известны, а третий — Жадан — куда-то подевался. Всё объясняется просто — он оказался на оккупированной территории и ушел с немцами в надежде на лучшую жизнь. Причем Жадана не назовешь совсем уже невыездным — в середине 1930-х годов его отпускали петь в Турцию и Латвию, не Америка, конечно, но все же. За границей о нем писали, как о первом русском теноре, успех был фантастическим, что и повлияло на дальнейшее сворачивание гастрольной деятельности певца: еще сбежит, пусть лучше у нас поет перед рабочими и колхозниками.

Осенью 1941 года обстановка на подступах к Москве опасно обострилась. Большому театру было предписано эвакуироваться в Куйбышев. А некоторые безответственные граждане, не дожидаясь приказа об отъезде, решили покинуть столицу по собственной инициативе, и таких, устремившихся в восточные районы СССР, было немало, особенно среди руководящего состава учреждений и организаций. Например, ректор МГУ Алексей Бутягин со страху выехал в Ташкент, а не в Ашхабад, как было предписано правительством. Вообще же, в случае стремительного наступления немцев и взятия Москвы и Ленинграда многие представители творческой и научной интеллигенции, выехавшие в эвакуацию в Среднюю Азию, рассчитывали перейти границу с Афганистаном и Ираном, найдя, таким образом, спасение (кстати, об этих бродивших в головах эвакуированной богемы мыслях автору поведал и Константин Ваншенкин).

Короче говоря, когда основная масса богемы (что вполне понятно) направила стопы на восток, группа известных московских артистов отправляется почему-то на запад, под Истру — излюбленное еще до войны место отдыха творческой интеллигенции. Едут они «отдыхать», причем холодной осенью, в ноябре. Здесь, на своих дачах они и дожидались прихода немцев. Это и премьер Малого театра заслуженный артист РСФСР Всеволод Блюменталь-Тамарин, и бывший директор Вахтанговского театра Освальд Глазунов, и тот же Иван Жадан и др. К ним хотел примкнуть и популярный солист Всесоюзного радио Борис Дейнека, один из первых исполнителей песни «Широка страна моя родная» в сопровождении Ансамбля песни и пляски Московского военного округа. Но Дейнеку задержал военный патруль, причем (как утверждал его сосед Аркадий Ваксберг) вместе с белым роялем, который он с другими личными вещами тоже зачем-то вез в поселок Манихино Истринского района, в дачный кооператив «Вокалист Большого театра». Впоследствии певец был арестован и осужден на десять лет лагерей.

Долго ждать немцев не пришлось. В конце ноября фашисты заняли Истру (катастрофические для местных памятников архитектуры последствия их двухнедельной оккупации ощущаются до сих пор). Тем не менее советские артисты порадовали «освободителей» импровизированным концертом по случаю дня рождения одного из немецких офицеров. Конечно, трудно поверить в тот факт, что они оказались в этом месте и в это время случайно или вынужденно. Все всё прекрасно понимали. И не зря они и ушли вместе с фашистами. В дальнейшем их судьба сложилась соответственно. Блюменталь-Тамарин за активное сотрудничество с гитлеровцами был убит советским агентом Игорем Миклашевским в 1945 году. Освальда Глазунова арестовали в Риге органы Смерша в 1944 году, он умер в лагере в 1947-м. Лишь Жадан избежал ответственности и, перебравшись в США, продолжал сольную карьеру. На странный вопрос о том, почему он не вернулся в СССР, певец как-то ответил: «Я не пострадал, мне было очень хорошо, я был материально всем обеспечен, но русский народ пострадал. А разве я не принадлежу к народу? Глаза-то у меня были, я видел всё, что творилось». В начале 1990-х годов почти девяностолетний Жадан приезжал в Россию.

Описанные случаи с известными деятелями советского искусства — не из ряда вон выходящие. Аналогичная ситуация сложилась, например, в жизни знаменитого оперного певца, народного артиста РСФСР, кавалера ордена Ленина Николая Печковского, выступавшего на оккупированных территориях. Вот что писала о нем коллаборационистская газета «Речь» в сентябре 1942 года: «Артист Мариинского оперного театра Николай Константинович Печковский на днях дал в Пскове три концерта. Псковичи с нетерпением ждали знаменитого русского артиста и чрезвычайно были рады дорогому гостю, порадовавшему население своими прекрасными песнями. Печковский не пожелал следовать с красной ордой, вожди которой несомненно желали иметь при себе такого крупного деятеля искусства. “Я рад служить своему народу и его освободителям — германским воинам”, — говорит Николай Константинович». Печковского арестовали в 1944 году и осудили на десять лет лагерей.