Повседневная жизнь советских писателей, 1930—1950-е годы - [108]
Не все люди лишены мелких чувств…
Постоянное присутствие в своей среде человека с большими материальными возможностями совершенно естественно раздражает людей с возможностями весьма ограниченными, а занимаемое ими при этом высокое положение только обостряет это чувство, создавая ощущение явной несправедливости».
Трудно сказать, был ли искренен В. Соловьев, рассказывая о своей поездке. Но многие описанные им реалии не вызывают сомнений. Как бы то ни было, его объяснения не нашли понимания в Секретариате ССП, который постановил вынести ему выговор «за недостойное советского писателя и гражданина поведение… выразившееся в покупке вещей сверх нормы и в заключении договора с издательством „Хутор“ помимо официальных советских органов»>[750].
Кошачьи головы в наследство
В результате войны жилищные условия писателей значительно ухудшились. Квартиры многих литераторов оказались заселены людьми, не имеющими к писательским организациям никакого отношения. И. Соколов-Микитов писал А. Малофееву: «В квартире нашей — в двух первых комнатах — живут посторонние и очень зубастые люди… Все имущество, за исключением мебели (частично поломанной и сожженной), расхищено. Пропали все рукописи, книги, уничтожены охотничьи коллекции. Обитавшие в нашей квартире жильцы оставили нам в наследство две кошачьи головы с усами, уже превратившиеся в мумии… Стекол в окнах, разумеется, нет»>[751].
К 1946 году в доме № 2 по Проезду МХАТа из 58 писательских квартир 29 занимали посторонние лица, в доме № 3/5 по улице Фурманова соответственно из 57–24, в доме№ 17/19 по Лаврушинскому переулку — из 71–11. В домах, закрепленных за ССП, значительная часть жилья по разным причинам оказалась в распоряжении других ведомств. Так, в доме № 25 по Тверскому бульвару две квартиры занимало МГБ, а одну — МИД (причем использовалась она под фотолабораторию). В доме № 52 по улице Воровского разместилось общежитие охраны МГБ, а в общей сложности две трети всей жилплощади оказались здесь заселены посторонними>[752].
Союз писателей постепенно утрачивал право на подведомственное ему жилье. Еще в октябре 1937 года вся жилплощадь, занимаемая литераторами, перешла практически в полное распоряжение городских и районных Советов. Они стали выдавать ее лицам, не имеющим отношения к писательской организации. Так, например, поступили в Москве с жильем, принадлежавшим группе венгерских и немецких писателей-антифашистов, которые после войны вернулись на родину. В их числе были Бехер, Бредель, Вайнерт, Габер, Гергель, Эрленбех и другие.
В то же время, несмотря на многочисленные и настойчивые обращения ССП, Моссовет за восемь послевоенных лет предоставил жилплощадь не более чем десяти-пятнадцати писателям: В. Шишкову, С. Михалкову, Эль-Регистану, М. Шагинян, И. Эренбургу, С. Маршаку, А. Караваевой и некоторым другим.
Выборочное обследование и диспансеризация 155 писателей Москвы, предпринятая И. Альтманом в 1946 году, показала, что 50 писателей имели хорошие жилищные условия, 33 — удовлетворительные, 20 человек не имели рабочей комнаты, но их санитарно-жилищные условия оценивались как нормальные, 41 человек жили в неудовлетворительных условиях, 11 — не имели собственного жилья>[753]. В записке был сделан вывод о том, что у большинства писателей жилищные условия неудовлетворительные.
Проведенное в том же году Литфондом полное обследование жилищных условий писателей Москвы показало, что свыше восьмидесяти литераторов совсем не имели жилья (среди них — Л. Субоцкий, М. Матусовский, Л. Ошанин, А. Софронов), подавляющее большинство жило с семьями в одной комнате и не имело отдельного помещения для работы (например, П. Арский, А. Арбузов, В. Гроссман, Е. Долматовский, С. Марков)>[754].
В. Гроссман жил с семьей в полуразрушенной комнате, лишенной всяких удобств. В. Инбер и ее муж, член Академии медицинских наук, проживали на двадцати квадратных метрах. Известный переводчик В. Державин ютился с семьей из пяти человек в комнате площадью 11 квадратных метров.
В Ленинграде В. Панова имела на семью из восьми человек две комнаты в коммунальной квартире общей площадью 22 квадратных метра, причем одна из комнат была проходной>[755].
Э. Казакевич в 1946–1947 годах жил между Малой Трубецкой улицей и Хамовниками, где в то время были кварталы двух- и трехэтажных деревянных бараков, построенных в середине двадцатых годов в качестве временных общежитий для строителей. Одноклассница его дочерей вспоминала: «Семья Казакевичей — в двухэтажном сооружении того же рода, а комната их была чуть больше нашей. Однако у нас было существенное преимущество: водопровод и канализация… Подниматься к ним на „второй этаж“ нужно было по шаткой деревянной лестнице…
Казакевичи занимали комнату площадью около 18 квадратных метров. При входе, как и положено, крошечный закуток, спрятались керосинка, кастрюли и прочая нехитрая утварь»>[756]. Правда, после выхода знаменитой повести «Звезда» жилищный вопрос у писателя был решен — ему дали четырехкомнатную квартиру в Лаврушинском переулке.
У некоторых литераторов условия жизни были просто ужасающими. Например, Мальцев не имел собственного угла и вместе с женой и трехлетней дочерью нашел пристанище за городом в комнате отца, в которой проживало еще четыре человека. Ржешевский с семьей из семи человек кое-как разместился в гостинице в Переделкине, но и оттуда его грозились выселить. Тушкан с женой проживал в восьмиметровой комнате — бывшей кладовой — без окон и освещения
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
Отмечаемый в 2007 году 170-летний юбилей российских железных дорог вновь напоминает о той роли, которую эти пути сообщения сыграли в истории нашего государства. Протянувшись по всей огромной территории России, железные дороги образовали особый мир со своим населением, своими профессиями, своей культурой, своими обычаями и суевериями. Рассказывая о прошлом российской железки, автор книги Алексей Вульфов — писатель, композитор, председатель Всероссийского общества любителей железных дорог — широко использует исторические документы, воспоминания ветеранов-железнодорожников и собственные впечатления.
«Руси есть веселье питье, не можем без того быти» — так ответил великий киевский князь Владимир Святославич в 988 году на предложение принять ислам, запрещавший употребление крепких напитков. С тех пор эта фраза нередко служила аргументом в пользу исконности русских питейных традиций и «русского духа» с его удалью и безмерностью.На основании средневековых летописей и актов, официальных документов и свидетельств современников, статистики, публицистики, данных прессы и литературы авторы показывают, где, как и что пили наши предки; как складывалась в России питейная традиция; какой была «питейная политика» государства и как реагировали на нее подданные — начиная с древности и до совсем недавних времен.Книга известных московских историков обращена к самому широкому читателю, поскольку тема в той или иной степени затрагивает бóльшую часть населения России.
Иван Грозный давно стал знаковым персонажем отечественной истории, а учреждённая им опричнина — одной из самых загадочных её страниц. Она является предметом ожесточённых споров историков-профессионалов и любителей в поисках цели, смысла и результатов замысловатых поворотов политики царя. Но при этом часто остаются в тени непосредственные исполнители, чьими руками Иван IV творил историю своего царствования, при этом они традиционно наделяются демонической жестокостью и кровожадностью.Книга Игоря Курукина и Андрея Булычева, написанная на основе документов, рассказывает о «начальных людях» и рядовых опричниках, повседневном обиходе и нравах опричного двора и службе опричного воинства.
В XVIII веке в России впервые появилась специализированная служба безопасности или политическая полиция: Преображенский приказ и Тайная канцелярия Петра I, Тайная розыскных дел канцелярия времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, Тайная экспедиция Сената при Екатерине II и Павле I. Все они расследовали преступления государственные, а потому подчинялись непосредственно монарху и действовали в обстановке секретности. Однако борьба с государственной изменой, самозванцами и шпионами была только частью их работы – главной их заботой были оскорбления личности государя и всевозможные «непристойные слова» в адрес властей.