Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона» - [105]

Второй пример связан с Голливудом и индустрией кинематографии. Байофф, представитель профсоюза кинематографистов, и Браун, представляющий профсоюз сотрудников кинозалов, объединяют свои усилия в 1932 году, создают столовую для сотрудников, лишившихся работы, и обращаются за помощью к артистам и политическим деятелям. Часть пожертвований они оставляют себе. Хорошо продуманная благотворительность… В 1934 году они выдвигают требования руководству сети кинозалов: «Повышайте зарплату или мы призовем к забастовке». Начинаются переговоры. Неожиданно Байофф и Браун заявляют, что отказываются от требования повышения зарплаты при условии, что ежегодно столовой будут выделяться 7500 долларов. Начинается рэкет. И Байофф с Брауном не мешкают и требуют 50 тысяч долларов ежегодно, но довольствуются 20 тысячами. Теперь они могут позволить себе вести роскошную жизнь, в частности, проводить время в ночном клубе, принадлежащем Аль Капоне. Увы! Тут появляется помощник Аль Капоне, заявивший им: «С этого момента вы будете отдавать нам 50 процентов вашего дохода». Сопротивляться бесполезно. Хуже того, Байофф и Браун становятся подставными лицами банды, их заставляют добиваться все большей прибыли. Суммы, собираемые ими, все возрастают, но сами Байофф и Браун получают только 25 процентов. В 1936 году Голливуд оказался во власти банд и рэкета. Все это могло бы продолжаться, если бы «профсоюзные деятели» не допускали ошибок в своей бухгалтерии. Налоговые службы добились ареста и осуждения двух коррупционеров. Эти, в свою очередь, решили заговорить и выдали своих сообщников. Рэкет рухнул, но сколько других продолжали существовать тайком от профсоюзов, неспособных этому противостоять! Ну а когда рэкет на какое-то время станет невозможным, то гангстеры изыщут другие возможности, например, вернутся к сутенерству и игорному бизнесу или станут участвовать в новой форме бандитизма, притом очень прибыльной, — kidnapping (похищение детей).

И все же следует отметить, что в тридцатые годы начинаются реформы в полицейской администрации.

Многие муниципалитеты, обвиненные в коррупции и неэффективности, были замещены другими. Оказалось, что рэкет гораздо труднее разоблачить, чем убийство, многие доказательства исчезали, а свидетели боялись говорить. Фундаментальные причины этого были недвусмысленно сформулированы Уолтером Липпманом[90] в 1931 году: «Преступный мир такой, какой он есть, потому, что американцы слишком нравственны, чтобы терпеть человеческие слабости, и они слишком любят свободу, чтобы терпеть неограниченную власть, которая позволила бы им искоренить это зло» (Tyler G. Organized Crime in America. 1967. P. 42).

Возможно, подобная психологическая трактовка не вполне убедительна. Преступность является отражением общества. Американская преступность порождается капиталистическими методами, использует юридические или политические средства и, в конце концов, иллюстрирует — как негатив — ценности Америки двадцатых годов.

МОДЕЛЬ, ПОТЕРПЕВШАЯ КРАХ

Молодой человек работал в инвестиционной компании Нью-Йорка. Однажды, в октябре 1929 года, он вошел в офис и застал брокера в полном отчаянии, хватавшегося за голову, со слезами на глазах. Зрелище было душераздирающим. Этот человек всегда преуспевал и пользовался огромным влиянием. Он продавал, покупал, перепродавал тысячи акций за миллионы долларов. Клиенты передавали ему свои распоряжения по телефону или почте, а затем приходили лично поздравить его с проведением блестящих операций. И вот столь влиятельный человек в таком подавленном состоянии! Юноша попытался успокоить его: «Все уладится». А тот ответил с отчаянием в голосе: «Ничего не уладится. Я только что потерял миллион долларов».

Пессимизм, оптимизм, ужасная неопределенность — неужели это возможно и означает, что время процветания закончилось? На этот вопрос американцы отвечали: нет. Нет, это невозможно. Это экономический спад, временная приостановка экономического роста, один из досадных перебоев, происходивших на бирже более или менее регулярно. Немного терпения и, вопреки тому, что заявляет разорившийся брокер, «все уладится».

Крах октября 1929 года

И тем не менее какой шок! New York Times описывает события 24 октября. У журналистов уже не хватает превосходных степеней, чтобы точнее описать происходящее. «Наихудший из обвалов…, самое сокрушительное падение на рынке ценных бумаг, наиболее значительных и наиболее важных». Стали распространяться самые безумные слухи. Говорили, что одиннадцать брокеров покончили с собой, что наиболее влиятельные банкиры объединили свои усилия, чтобы остановить резкое падение курса акций, что потери уже исчислялись несколькими миллиардами долларов. И все-таки появилась надежда: на Фондовой бирже Нью-Йорка было продано около 13 миллионов пакетов акций. Ничего подобного еще никогда не видели. Это «черный четверг». В субботу и воскресенье все с тревогой ожидали дальнейших событий. В понедельник снова началась паника. 29 октября, в «черный вторник», ситуация еще более ухудшилась: 16,5 миллиона пакетов акций были проданы, а 14 других миллионов не нашли хозяев. Цены не просто снижаются: они находятся в свободном падении. Это уже не просто снижение деловой активности, а подлинное бедствие, пропасть. И все же банкиры пытаются проявить необычайный оптимизм. Они стараются любым путем вернуть доверие к себе. А сами они действительно ли убеждены в собственных заявлениях? Нет ничего менее убедительного. Один признак, не позволяющий заблуждаться: телетайпы, предназначенные для того, чтобы передавать курс акций, больше не в состоянии его отслеживать. Их отставание от хода падения курса свидетельствует о том, насколько сокрушительным был обвал. Наблюдатели же в своих офисах или офисах своих брокеров окончательно осознают всю полноту драмы, прежде всего их личной. После недели безумия, после примерно двадцати дней, когда, несмотря на закрытие биржи в конце недели, курсы акций не поднимаются, успокаивающие слова профессионалов больше не производят никакого эффекта, оптимизм уступает место пессимизму.