Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья - [2]

Этой дорогой мы и отправимся во второй части нашей книги, не ставя перед собой никаких задач, кроме понимания, и не имея никаких обязательств, кроме сочувствия.

РОДИНА

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья,

Но я люблю — за что, не знаю сам —

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям;

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень.

Люблю дымок спаленной жнивы,

В степи ночующий обоз

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берез.

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

М. Ю. Лермонтов, 1837—1841

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БРИЧКА, ИЛИ «ОГНИ ПЕЧАЛЬНЫХ ДЕРЕВЕНЬ»

Глава первая. Цель путешествия

Путешествие по России с познавательной целью всегда казалось русским людям каким-то странным, нелепым занятием. Не принято было и вести дневник путешествия по своей стране. Иное дело — поездки за границу, к святым местам или с дипломатической миссией. Тут полагалось «глядеть во все глаза». Даже у людей, не привыкших излагать мысли на бумаге, в новой обстановке появлялся писательский зуд. Через всю историю средневековой Руси проходит череда сочинений о дальних странах — от Италии до Индии и от Иерусалима до Любека. Не любили писать только о поездках в Золотую Орду. Это было что-то почти интимное, постыдное, унизительное. Да и писать-то было как бы и не о чем: варвары — они и есть варвары. А вокруг — бескрайнее Дикое поле…

Итак, писали обо всем необычном, достойном восхищения или примечания. Но Россия была своей, привычной и понятной. О ней писали иностранцы, честно пытавшиеся понять это «огромное, темное, неразгаданное дитя провидения» или стремившиеся прослыть знатоками России (33, 457).

При такой традиции вполне закономерно, что первое подробное описание разных местностей России с историко-культурной точки зрения, представленное в виде путевых записок, принадлежит перу российского академика, но немца по происхождению, Герарда Миллера (1705—1783). Он прибыл в Россию в 1725 году и стал деятельным членом молодой Российской академии наук. Увлекшись историей России, Миллер исколесил всю страну в поисках редких документов и подлинных памятников старины.

Итак, первый путешественник по России был обрусевшим немцем. А первый русский путешественник — Николай Михайлович Карамзин — отправился на поиски новых впечатлений не в Архангельск или Казань, а в Женеву и Париж.

«Письма русского путешественника» Карамзина стали верстовым столбом с цифрой «один» на долгих дорогах русских путешественников последующих десятилетий.

Авторитетом своего имени, блеском литературного таланта Карамзин придал путешествиям значение достойного и полезного занятия.

«Приятно, весело, друзья мои, переезжать из одной земли в другую, видеть новые предметы, с которыми, кажется, самая душа наша обновляется, и чувствовать неоцененную свободу человека, по которой он подлинно может назваться царем земного творения. Все прочие животные, будучи привязаны к некоторым климатам, не могут выйти из пределов, начертанных им натурою, и умирают, где родятся; но человек, силою могущественной воли своей, шагает из климата в климат — ищет везде наслаждений и находит их — везде бывает любимым гостем природы, повсюду отверзающей для него новые источники удовольствия, везде радуется бытием своим и благословляет свое человечество.

А мудрая связь общественности, по которой нахожу я во всякой земле все возможные удобности жизни, как будто бы нарочно для меня придуманные; по которой жители всех стран предлагают мне плоды своих трудов, своей промышленности и призывают меня участвовать в своих забавах, в своих весельях…

Одним словом, друзья мои, путешествие питательно для духа и сердца нашего. Путешествуй, ипохондрик, чтобы исцелиться от своей ипохондрии! Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество! Путешествуй, кто только может!» (72, 144).

* * *

Карамзин научил своих соотечественников любить путешествия как явление. Но идея путешествовать по России с познавательной целью по-прежнему продолжала казаться нелепой. Одни русские люди ехали «по казенной надобности», другие — по личным делам. Но тратить время, силы и деньги только для того, чтобы посмотреть не Италию или Францию, а свою страну, ее забытые древности и сомнительные достопримечательности, могли только люди «не от мира сего». В повести В. А. Соллогуба «Тарантас» (1840) находим примечательный в этом отношении разговор двух попутчиков, едущих вместе из Москвы в Казань, — недавно вернувшегося из-за границы юного романтика Ивана Васильевича и умудренного жизнью домоседа казанского помещика Василия Ивановича.

«Когда путешественники выехали за заставу, между ними завязался разговор.