Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - [199]

Он посмотрел на меня мутными глазами и произнес:

– Немцы в Лигово и Обухово, и вопрос решается не только днями, но, может быть, часами.

– Ну, этого не может быть, – ответила я.

18 сентября [1941 года]

Сегодня около полудня снаряды ‹…› вражеской артиллерии стали рваться в центре города. Несколько снарядов разорвались у Мраморного дворца. Есть убитые и раненые. Бомбоубежище дворца заполнилось народом с улицы. В МПВО немного растерялись, так как никто не научил их защищаться от снарядов. При мне в штаб МПВО музея Ленина звонили из Музея революции и спрашивали, нет ли инструкций на случай артиллерийского обстрела, ибо они не знают, нужно ли при обстрелах дежурить на чердаках или лучше укрыться. Инструкций не оказалась, и мы посоветовали им укрыться и не подвергать людей ненужному риску без особой необходимости.

Вечером поехала домой. Дома мне передали телеграмму от мужа о том, что его взяли в Политуправление и он не вернется. Однако поздно вечером около 11 часов он приехал и до утра пробыл дома. Муж рассказал, что они собирались поехать переночевать в казарме, но затем его группа договорилась провести последнюю ночь дома с родными и завтра в 9 часов быть на Балтийском вокзале. Ему выдали новое обмундирование: сапоги, брюки, гимнастерку, белье. Не дали только шинель, но зато выдали теплый ватник. Пошел он по партийной мобилизации в качестве политбойца, хотя мог бы идти политруком, но дело теперь не в чинах.

Посмотрела я на него в военном обмундировании и сказала:

– Если тебе будет когда-нибудь страшно в бою, то помни, что ты был уже на двух войнах – империалистической и гражданской и остался жив, то и на третьей войне не погибнешь! Я надеюсь на твою смекалку и опытность.

– Не бойся, – ответил он мне, – я не стану трусом и раз пошел воевать, то дойду до самого Берлина, и подлым фашистам не будет пощады!

Мне было жаль мужа, жаль наших детей, которые, может быть, никогда не увидят отца, но обоим нам было ясно, что долг коммуниста не только идти на защиту Родины, но быть впереди и служить примером для других. Сознавая это, я не плакала, и он не жаловался на судьбу, и по-деловому готовилась к отъезду. Натопила ванну, он вымылся и затем собрал вещи. Написал мне доверенность на получение зарплаты. Спать легли поздно. Всю ночь была слышна артиллерийская стрельба.

19 сентября [1941 года]

Утром проводила мужа на фронт. ‹…› Мы вместе дошли до остановки трамвая, я поехала на работу, а он на фронт.

20 сентября [1941 года]

‹…› В институте нет своей столовой и даже буфета, и нельзя организовать вследствие нашей малочисленности. Поэтому приходится примазываться к различным организациям на положении «бедных родственников». ‹…›

На днях ходила в райком. ‹…› Зашла к инструктору Дубровскому. ‹…› Я ему сказала, что меня спрашивают коммунисты, что они должны делать, если в город ворвутся немцы, в нашей организации есть старые большевики-пенсионеры, которые работали вместе с Лениным еще при зарождении партии и теперь они не могут себя защитить. ‹…› Нам стыдно, что мы не можем им помочь в такое время.

Инструктор пояснил, что надо коммунистов подбадривать. «Надо иметь адреса всех коммунистов, и если его квартира находится в опасном районе, то устроить их в другом месте или даже учреждении и успокоить престарелых коммунистов, сказав им, что, если мы их не эвакуировали, это не значит, что мы их не защитим. А в нужный момент будет сказано, что делать».

22 сентября [1941 года]

Сегодня радио сообщило тяжелую весть – наши войска оставили Киев. Все в большом унынии. ‹…›

В Ленинграде среди интеллигенции стала распространяться идея об объявлении Ленинграда «вольным» городом. Об этом мне сказал Ш., который слышал об этом в Доме ученых. Я ему сказала, что это есть замаскированное требование сдачи города ‹…› и с такого рода разговорами нужно вести борьбу. ‹…›

28 сентября [1941 года]

Сегодня работали на воскреснике в Кировском районе, строили баррикады. Кругом стреляли из орудий. ‹…› Говорили, что это бьют по врагу наши орудия. Работало огромное количество людей. Тут же присутствовали представители райкома и райсовета. Председатель Дзержинского райсовета тов. Горбунов остановился и поговорил со мной и Павловской. Мы рассказали ему, что на соседней улице разобрали мостовую и камни таскали и укладывали в нашу баррикаду. Когда почти всю улицу разобрали, нам объяснили, что это делать не следовало, но разобранную мостовую, конечно, не восстановили. ‹…›

5 октября [1941 года]

Сегодня уехала со своей квартиры на Выборгском шоссе, д. 30, которую пришлось срочно оставить, так как весь дом, т. е. школа, в которой была наша квартира, отдали под военный госпиталь. Тяжело было уезжать из своего угла, я счастливо прожила со своими детьми и мужем свыше трех лет. Хлопоты о том, чтобы мне дали комнату, заняли у меня почти целую неделю. ‹…› Оказалась, что комната, на которую мне выписали ордер ‹…› заполнена мебелью, и места свободного очень мало. Мои вещи никак не вмещались, и пришлось их набивать битком до самого потолка. Жить в этой комнате было нельзя. Ночевала я у соседки.

Ходила хлопотать, чтобы чужие вещи из комнаты убрали, но это оказалось невозможно. ‹…› Буду жить в институте. Мою собаку Дика военные обещали пристроить на кормежку в госпитале ‹…› взять с собой собаку я не могу, негде держать, а главное, нечем кормить.