Повседневная жизнь Москвы в XIX веке - [166]

Теперь катания в Сокольниках происходили по маршруту: застава, круг, Майский просек, и полиция следила, чтобы в это кольцо не вторгались извозчики (кроме парных колясок) и чтобы запряжки друг друга не обгоняли. При большом количестве катающихся кольцо удлиняли, захватывая и другие просеки.

Прасковья Сергеевна Уварова, урожденная княжна Щербатова, вспоминала, как в детстве их обязательно вывозили на первомайское сокольническое гулянье. В Антипиевском переулке близ Волхонки, рассказывала она, «находился огромный квадрат, занятый постройками, обнесенный высокой оградой и называемый „Колымажным двором“, которым распоряжался дед наш, князь Борис Антонович Святополк-Четвертинский. Там хранились золоченые кареты (колымаги), употребляемые при парадных царских выездах, и экипажи, в которых выезжала царская семья во время посещений Москвы, и необходимые для того лошади каретные и верховые с целым штатом служителей, необходимым для ухода как за лошадьми, так и за всем инвентарем Двора. При конюшне существовал и манеж для выезда лошадей… Первого мая устраивался дедушкой целый праздник для нас: подавалась четырехместная огромная коляска на высоких круглых рессорах, заложенная великолепной царской четверней, с царским кучером и придворным лакеем на козлах. Дедушка забирал детей, усаживал меня, как старшую внучку, на почетное место, и мы отправлялись на гулянье в Сокольники… По шоссе тянулись в два ряда экипажи; мы же со своей четверней, которую все признавали за придворную, получали право на середину шоссе, обращая на себя внимание и зависть всех»^[410].

В 1879 году Сокольники перестали быть государевой заповедной рощей и перешли в собственность города. Городские власти окончательно превратили рощу в парк. Болота сделали прудами, устроили горки, мостики, беседки и т. д. Расставили керосиновые фонари, проложили шоссейные дороги, подвели конку, построили новый вокзал, в котором давали концерты многие известные музыканты. Реорганизация совпала с дачным бумом, и Сокольники, а также соседнее с ними село Богородское оказались густо застроены всевозможными дачами, из которых наиболее богатые находились в районе престижного Шестого просека. Тогда же на Майском просеке была построена, специально для дачников, деревянная церковь Святого Тихона Задонского.

Следующее по времени общегородское гулянье устраивалось в Семик на территории Марьиной рощи. Называлось оно в Москве — «на Тюльпе» (что, собственно, и означало: гулянье на Семик) и начиналось в XVII веке как одно из московских кладбищенских гуляний.

Явление это — праздничные гулянья на кладбищах — в старину было в России весьма распространенным и сочетало в себе проявление набожности и уважения к умершим — с прогулкой и обоими значениями слова «гулянье» — и как массового развлечения, и как застолья («пей-гуляй»), соединяя таким образом приятное с душеполезным.

Происходили такие гулянья и на протяжении XIX века в поминальные, так называемые «родительские» дни, а также по воскресеньям на всех городских кладбищах. «От самой заставы и вплоть до кладбищенских ворот вы встречали толпы людей, обремененных саквояжами, узелками и стремящихся не на веселье, а из потребности хоть на мгновение пожить счастливым прошлым, поскорбеть и посетовать о „суете мира сего“… До вашего слуха то и дело долетали трогательные напевы „Гостьи погоста певуньи залетной“, прерываемые то сдержанным плачем, то дающими себе полную волю рыданиями. Между рядами могил, как привидения, непрерывно мелькали служители алтаря в черных ризах, оставляя за собой клубы кадильного дыма, и в воздухе на далекое пространство несся запах ладана». Отдав долг покойнику, благочестивые москвичи рассаживались на травке рядом с могилкой и справляли тризну. Сперва поминали покойника и вели «беседы в минорном тоне на тему о добродетелях усопшего и скорбной, сиротливой жизни оставшихся в живых»^[411]:

— Эх, мать моя, не стало моего касатика!.. А уж и человек-то был, — цены не было…

— Ничего не поделаешь, голубушка! Все там будем.

— Да оно вестимо, все там будем, да вот жить-то как? При нем, голубчике, жилось в довольствии, а теперь вот нужда, помощи ниоткуда… О-о-ох, грехи наши тяжкие!..

Э-эх, родная моя, вот как не скажешь, дуры мы все! Пока жив-то был, все было мало. Бывало, начнешь пилить-то его, пилить… да вот и допилила, извела родимого…

Потом, как и на всяких поминках, возникали более жизнелюбивые настроения, и разворачивалось уже самое настоящее гулянье, только что без балаганов, длившееся до самой ночи. Постепенно на московских кладбищах выросла своя индустрия чайниц, и теперь, воздав должное дорогому покойнику, москвичи отправлялись подкрепить свои силы легкой закуской с чайком (и кое-чем покрепче) в особые палатки, расположенные в изобилии у ворот кладбища.

Семик — четверг на седьмой неделе после Пасхи — был одним из поминальных дней, и начиная с конца XVII века москвичи гуляли в Марьиной роще «на могилках» на территории старого Немецкого кладбища (где были и русские захоронения) и в виду соседнего Лазаревского кладбища. Садились на могильные плиты или рядом на травку, пили водку, пиво и чай, закусывали яичницей. Потом Немецкое кладбище было ликвидировано, а праздник на Семик остался — тоже без балаганов, но с чаепитием и выпивкой, а вечером до темноты с хороводами и плясом под гудок и балалайку, а позднее под гармонику.