Повседневная жизнь итальянской мафии - [26]

Первым знамя восстания поднял его собственный брат Джованни. Снедаемый завистью и злобой, Джованни целыми днями только и думал, как учинить бунт против старшего брата. Цель была очевидна: он стремился занять место главы «семьи». Поведение его также говорило само за себя: Джованни частенько навещал Микеле Греко и корлеонских «бойцов», пренебрегая обществом своего брата и его приближенных. Джованни Бонтате беспрестанно жаловался на публике на плохое обращение и даже притеснения, которым он якобы подвергался в недрах своей «семьи». Время для открытого столкновения еще не пришло, и Микеле Греко посоветовал ему быть осторожным, а Джованни Бонтате, в свою очередь, охотно согнул хребет перед своим высоким покровителем, лелея тайную мечту стать вершителем судеб «семьи» Санта Мария ди Джезу. Что и не замедлило сбыться, если судить по результату выборов главы «семьи» в 1980 году. Стефано Бонтате был формально переизбран главой «семьи», но на этот раз внутренняя оппозиция впервые вышла из подполья. Несколько командиров отрядов не колеблясь открыто выступили против него, всерьез угрожая неповиновением. Добрый Бонтате, кажется, не придал этому особого значения, поскольку после подсчета голосов он всех их снова утвердил в прежней должности, не стал наказывать даже того, кто осмелился высказываться против него открыто. Результат голосования был более чем скромным: всего десять «за».

После тех выборов Стефано Бонтате больше не питал иллюзий и относительно «людей чести» из его «семьи». Он, конечно, понял, что в случае обострения отношений его противникам не составит труда отыскать какого-нибудь Иуду, готового продать своего «крестного отца», правда, за сумму гораздо большую, чем 30 сребреников.

В то время от его собственной «семьи» никакой опасности не исходило: его люди сами по себе и не шелохнулись бы раньше, чем корлеонцы что-нибудь решили. Партия разыгрывалась пока еще в самом Капитуле и в высших сферах «Коза ностры». Для Стефано Бонтате стало необходимым обзавестись новыми союзниками. Вот почему, когда он узнал о том, что в Палермо должен приехать его сокамерник Томмазо Бускетта, который «улизнул» от принудительного надзора полиции города Турина, Стефано Бонтате почувствовал облегчение. Томмазо Бускетта был идеальным союзником: не занимая никаких постов в «Коза ностре», он пользовался в кругах «людей чести» известным авторитетом и уважением.

Глава третья НАКАНУНЕ

Палермо, Ла Порте

Когда Томмазо Бускетта приехал в Палермо жарким летним днем 1980 года, он нашел город в сильном возбуждении, задыхающимся от воистину африканской жары и взбудораженным целой серией нераскрытых преступлений, то есть ставшим заложником одного из тех кризисов, разрешить которые может только война.

Едва выйдя из аэропорта Пунта Райзи, Томмазо Бускетта нутром почувствовал признаки безумия, которое вот-вот должно было охватить целый город. Уже сам этот недавно построенный странный аэропорт показался ему наглядным доказательством глупости и жадности людей, которые решили обустроить его на уникальном в своем роде месте, между горой и морем, в узком коридоре, продуваемом встречными ветрами, превращавшими аэропорт в одно из самых опасных мест приземления самолетов в мире.

Все еще пребывая в шоке от посадки, которая, по его мнению, лишь благодаря чуду или неправдоподобной сноровке пилотов не стала приводнением, Томмазо Бускетта заметил в начале взлетной полосы разбросанные строения, благодаря которым аэропорт и назывался международным. Выйдя из самолета, он почувствовал что-то давным-давно позабытое: он ощутил запахи родной земли, которые в сочетании с неярким солнечным светом и мягким воздухом были непередаваемо волнующими.

Палермо, как сказал Леонардо Шаша, — это дверь, которая никогда никому не помешала ни войти, ни выйти. Дверь, которая впустила и выпустила арабов, норманнов, французов, англичан, испанцев и, наконец, итальянцев. Движение было столь интенсивным, что город превратился в причудливое скопление минаретов и готических арок, консолей в стиле рококо, куполов и развалин времен Второй мировой войны, и все это теперь было основательно заставлено конструкциями из стекла и бетона, взметнувшимися ввысь благодаря спекуляции недвижимостью — самому недавнему, но гораздо более действенному оружию, чем союзнические бомбы. Вспоминая о толпах варваров, осаждавших Рим, сегодня говорят о «палермском ящике», обозначая таким образом потрясший Палермо взрыв урбанизации, относящийся к 60-м годам.

В одном из таких не слишком-то привлекательных современных зданий на улице Кроче Росса Томмазо Бускетте суждено было провести несколько месяцев, так как именно здесь нашел для него сын Антонино подходящее жилье.

Поскольку газеты, как нетрудно догадаться, громко раструбили о его исчезновении из Турина, Томмазо Бускетта, находясь в Палермо, вынужден был соблюдать кое-какие предосторожности.

Он знал, что для «человека чести», которого разыскивает полиция по всей стране, Палермо был лучшим из убежищ: в период войны между бандами находившиеся в розыске беглецы, фланировавшие по улицам города, исчислялись сотнями.