Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн - [91]

Аналогично поступил с ним и еще один любимец Генриха III, маршал д'Омон, предложивший монарху назначить Лашатра маршалом Франции, если тот выйдет из Лиги. Король обещал маршальское звание Бове-Нанжи. Но Омон сказал королю, что Бове-Нанжи еще слишком молод и может подождать следующего случая получить звание маршала. Генрих III передал Бове-Нанжи слова Омона, и автор «Мемуаров» «перестал считать д'Омона своим другом», хотя прежде «полагал, что лучшего друга у него никогда не было и не будет».

Как следует из этих историй, необходимость сделать карьеру плохо вязалась с высоконравственными поступками, которые подразумевает дружба. Становится понятным, почему поставленный самостоятельно спектакль собственной смерти в глазах дворянина, обретавшегося в мире развращенных страстей, приобретал спасительный моральный и эстетический смысл.

Дружба ценилась очень высоко. Во время Религиозных войн дружба ставилась выше партийных пристрастий и обязательств. В 1580 году дворянин из Боса, лигист Теодор де Линьери узнал, что в Шартре лигисты намерены взять власть в свои руки. Это означало, что живущим в городе роялистам грозит арест, заключение в тюрьму и уплата солидного выкупа, и Линьери предупредил о готовящемся перевороте своего друга де Ту. Вот что писал об этом де Ту в своих воспоминаниях: «Теодор де Линьери, по многим причинам принадлежавший к близким друзьям господина де Ту, предупредил оного де Ту, что Шартр вот-вот встанет на сторону Лиги, а следовательно, господин де Ту должен немедленно предпринять надлежащие действия, дабы обезопасить свою жизнь». Много подобных примеров приводит «протестантский Баяр» Лану. Рассказывая в своих «Речах политических и военных» о встрече в Тури Екатерины Медичи и Конде, пожелавших договориться, чтобы избежать военных действий, он подчеркивал, что «в те времена дружеские связи играли немалую роль».

Армии католиков и протестантов, находившиеся в двухстах шагах друг от друга, ожидали исхода переговоров, последней возможности мирно урегулировать спорные вопросы. С обеих сторон командиры прилагали все усилия, чтобы помешать людям вступать в контакты с противником, но все хотели общаться или хотя бы перекинуться парой слов. Солдаты обоих лагерей, несмотря на различия в вере, прекрасно знали друг друга, так как несколькими годами раньше вместе воевали в Италии. Мы уже приводили слова протестанта Лану о том, что «в рядах противников у него было не менее дюжины друзей, которые были ему дороги как родные братья и которые питали к нему те же чувства».

Дворянская дружба гармонично вписывалась в войны с иноземцами, но никак не сочеталась с войной гражданской. Проблемы, которые во время гражданской войны постоянно приходилось решать каждому дворянину лично, когда его советчиком на поле боя выступала только его собственная совесть, неминуемо должны были подорвать систему дружеских отношений, составлявшую значительную часть дворянского универсума.

Вспомним рассказ католика Расина де Вильгомблена, сторонника Генриха III, а затем Генриха IV, о протестанте де Пурпри, который вырос в доме католика герцога де Лонгвиля и был обязан ему освобождением из плена, то есть жизнью. Де Пурпри вернулся в стан своих единоверцев и продолжил сражаться против католиков. Вильгомблен осудил его поступок: «Это был мужественный молодой человек, однако он обманул его [герцога де Лонгвиля] и не сдержал данного ему слова, а вернулся в стан своих сподвижников, где вскоре умер жалкой смертью».

По мнению Вильгомблена, кончина Пурпри не могла быть славной, ибо он нарушил одну из главных дворянских заповедей. Как мы видели выше, Расин де Вильгомблен знал, о чем говорил, так как после поражения Конде при Анже сам помогал протестантам пробираться на юг, личным примером показывая, что дворянская солидарность и дружба значат гораздо больше, чем религиозное сознание и долг перед королем. Для Пурпри же, напротив, обязательства политические и религиозные оказались важнее дружбы и благодарности. Поступок Пурпри свидетельствует о начавшемся процессе приобщения части дворян к культуре индивидуального сознания, когда личный выбор превалирует над групповыми ценностями, а в случае с Пурпри — над ценностями дворянской культуры как таковой.

А вот пример того, как дружеские чувства возобладали над религиозными. Когда протестантский военачальник Лану попал в плен к испанцам и те, зная о его воинских доблестях, не захотели его отпускать, в переговоры вмешался герцог Генрих Низ. Он поручился за Лану, так как для него личные качества военачальника и воспоминания о совместном участии в военных кампаниях были важнее конфессиональных пристрастий.

И все же, читая мемуары дворян той эпохи, нас не покидает ощущение, что события происходят в узком кругу лиц, где все друг друга знают. Поэтому мы попытаемся оценить участие дворян в Религиозных войнах в целом.

Сколько дворян принимало участие в войнах за веру?

Несмотря на многочисленные, хотя и достаточно противоречивые попытки историков определить численность дворянства во все периоды старого порядка, исходить приходится из данных, относящихся к кануну революции, а потому все подсчеты оказываются исключительно приблизительными. О сложности проведения подсчетов в рассматриваемую нами эпоху мы уже упоминали в главе о протестантах.