Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения - [72]

Сорбонская защита проходила в зале Сорбонны, и за его аренду нужно было уплатить 50 луидоров. Защита начиналась в шесть утра и заканчивалась в шесть вечера; речь шла об инкарнации и благодати. По сути, эта защита проводилась для проформы. Рассказывают, что однажды в состав комиссии входил доктор, который был глух как тетерев, но делал вид, будто следит за дискуссией; когда второй доктор вышел, диссертант воскликнул: «Я утверждаю, что мудрейший магистр, здесь присутствующий, архиглух, глух, как пень, если бы только пни принимали в Академию. — Я это отрицаю, сказал оппонент. — Я это докажу. Если бы он не был глух и архиглух, то услышал бы, что я непоправимо согрешил, перейдя на французский, и к тому же насмехаюсь над ним. Однако он рукоплещет мне, кивает и считает, что я говорю хорошо». «Bene, optime»[39], — ответил глухой доктор и, обратившись к оппоненту, спросил: «Что вы можете на это возразить?» Так продолжалось до возвращения его коллеги.

Спрашивается, как можно было выдержать целый день без еды? По правилам, диссертант мог лишь перекусить украдкой, с риском, что придется отвечать оппоненту с набитым ртом, но на практике в соседней комнате к полудню накрывали стол и диссертант угощал там своих друзей и оппонентов. На большой защите к ним присоединялся доктор — председатель комиссии. На сорбонской защите председателя не было. Но если вдруг посреди пиршества появлялся какой-нибудь доктор, вздумавший послушать защиту, приходилось всё бросать и бежать обратно в зал. После обеда защита продолжалась, и диссертант мог подкрепляться лимонадом или кофе. В шесть вечера в зал входил слуга, приставленный охранять шубы у входа, и объявлял, что пора заканчивать. Председатель вставал и, обращаясь к присутствующим, спрашивал: «Estisne contenti?» («Довольны ли вы?») — «Sumus» («Довольны»), — отвечали ему, хотя к тому времени единственным присутствующим на собрании был тот самый слуга.

После защиты факультет публиковал список лиценциатов. Оказаться в первых строчках списка было очень престижно, однако первым всегда ставили человека самого благородного происхождения, а первый по знаниям и заслугам занимал лишь пятое место. Впрочем, если во всём выпуске оказывался один-единственный дворянин, его записывали первым с пометкой «благороднейший», как если бы он был сыном герцога и пэра. Вторую и третью строчки занимали приоры Сорбонны, четвертую — «благороднейший» выпускник Наваррской коллегии. Чтобы получить пятое место, люди не останавливались ни перед чем: начинались происки, интриги, махинации, заговоры, переговоры; весь Париж бурлил, по улицам разъезжали кареты с гербами, в которых везли рекомендательные письма от важных особ; письма от особ помельче доставляли в фиакрах или просто пешком, держа их в кармане. Разумеется, дамы принимали в этом процессе самое деятельное участие. Доктора, которые составляли список, зачастую не были ни на одной защите и не имели ни малейшего представления о соискателях, поэтому всё решали быстрота и натиск. Величайшим унижением было оказаться в списке последним, поэтому в самом конце вместо номера перед фамилиями ставили звездочку. Чаще всего туда помещали монахов.

Лиценциат должен был принять участие в трех торжественных дискуссиях, после чего получал, наконец, степень доктора. Отныне он имел право голоса в совете себе подобных — своего рода академии, члены которой пользовались большим почетом, обладали бенефициями и по большей части жили в Париже.

Обучение на факультетах права и медицины длилось в среднем шесть лет.

В Монпелье, славившемся своим медицинским факультетом, учеба продолжалась три года, включая два с половиной года занятий в университете и полгода практики вне его стен. После этого претендент сдавал экзамен на бакалавра, который длился четыре часа. Затем ему полагалось прочесть три публичные лекции, комментируя медицинские тексты. Присутствовавшие на них студенты при получении диплома должны были подтвердить, что бакалавр хорошо справился с задачей.

Франсуа Рабле, поступивший на факультет в 1530 году, стал бакалавром уже через полгода после зачисления и через две недели после начала занятий: ректор зачел ему обучение в другой школе. Рабле произвел фурор, комментируя труды Гиппократа по греческой рукописи, а не латинскому переводу, который считал несовершенным. Аудитория была набита битком: все хотели послушать ученого бакалавра. Его пример еще долго оставался уникальным.

Феликсу Платтеру пришлось проучиться четыре года, прежде чем он смог сдать экзамен на бакалавра. Это произошло 28 мая 1556 года. Его оппонентами выступили четыре доктора университета и два лиценциата. Экзамен продолжался с шести до девяти часов утра (днем стояла страшная жара, и заниматься было невозможно). «Затем на меня набросили красную мантию, и я произнес благодарственное слово в стихах — „carmine“, в котором не преминул упомянуть о немцах; вначале я продекламировал на память довольно длинную речь. Наконец, я уплатил 11 франков и 3 су, и мне вручили диплом, запечатанный в церкви Святого Фермина, где хранились печати университета», — вспоминал потом Платтер. «Немцы меня поздравляли; я, со своей стороны, устроил для них пирушку. Я уже занимался врачеванием и упражнялся, пользуя своих соотечественников».