Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [203]

Скрипач Юрий Елагин рассказывает, каких трудов ему стоило преодолеть табу на участие в правительственных концертах. У него дядюшка жил за границей, и лишь просьба партбюро театра перед органами госбезопасности признать дядюшку умершим открыла перед ним заманчивые перспективы. Правда, из скрипача ему пришлось переквалифицироваться в… барабанщика. Дело в том, что барабанщик оркестра Вахтанговского театра не прошел проверку НКВД. Зная о том, что Елагин еще и на барабане играет (в свободное от работы время), им и решили заменить того музыканта:

«Вечером 21 января я сидел в самом центре обширного пространства оркестра Большого театра со своим барабаном и впервые в жизни увидел прямо перед собой на расстоянии половины длины сцены знакомое усатое лицо с маленькими глазками. Это и был как раз тот вечер, на котором Щукин играл роль Ленина, а Рубен Симонов — роль Сталина. Живой настоящий Сталин сидел передо мной в своей ложе и смотрел, ухмыляясь себе в усы, на сцену и много аплодировал. Аплодировал он и охрипшему от необыкновенного волнения Симонову, загримированному под него — Сталина, каким он был в молодости. И эта жалкая сцена не вызвала у него, по-видимому, ничего, кроме удовольствия. Когда же пришел мой черед играть на барабане, то я отнюдь не растерялся и не потерял присутствия духа от волнения и страха, подобно Симонову. Наоборот! Я ударил мою барабанную дробь с такой силой и так громко, что даже сам Сталин вздрогнул и бросил в мою сторону испуганный взгляд…

Впоследствии, когда я играл в государственном джазе, я много раз участвовал в правительственных концертах в Большом театре. За день до каждого такого концерта нам всем выдавались специальные пропуска, на которых фамилия каждого из нас была напечатана не на пишущей машинке, а типографским способом. Текст пропуска кончался фамилией начальника охраны, почему-то тоже напечатанной печатными буквами. Как сейчас помню эту фамилию: “Комиссар госбезопасности III ранга Дагин”. Всем участвующим в этих концертах необходимо было соблюдать некоторые правила, о которых нас специально предупреждали. Например, нам рекомендовалось не расхаживать без дела по театральным коридорам и не отдаляться от отведенной для нас артистической комнаты. Разрешалось ходить только в ближайшую уборную и в буфет. Другое правило обязывало всех участников концерта, без малейшего исключения, прибыть на концерт не позже, чем за час до начала. Прибывшие позже этого срока считались опоздавшими, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Чтобы понять всю странность этого распоряжения, надо иметь в виду, что огромная программа правительственных концертов никогда не заканчивалась раньше, чем через четыре часа после начала, иногда же затягивалась и на все шесть. Таким образом, концерт, начавшийся, например, в 8 часов вечера, всегда оканчивался после 12 часов ночи. И те артисты, которые выступали в конце концерта, должны были приходить к семи часам вечера и терпеливо просиживать пять и больше часов за кулисами, опустошая буфет и слоняясь из угла в угол по артистической».

Не скучали, ожидая своего выхода на сцену Большого театра, лишь артисты Государственного джаз-оркестра СССР, созданного в 1936 году. Жанр, которому были преданы музыканты оркестра, по всей видимости, вселял в них некоторую свободу в мыслях и смелость в поступках. На правительственные концерты они брали, помимо инструментов, еще и настольные игры — домино, карты, шахматы. Играли они только на деньги и по-крупному. Коротая час-другой до объявления своего номера, можно было выиграть (или проиграть) месячную зарплату — получали они много: «Стучали костяшками, в азарте хлопали картами об стол, выкрикивали масти, ссорились, изрыгали замысловатые ругательства и мирились. Солидные певцы, хорошенькие балерины, известные драматические актеры приоткрывали дверь и долго удивленно смотрели сквозь клубы табачного дыма на необыкновенных людей, не обращавших, видимо, ни малейшего внимания на шедший рядом на сцене торжественный концерт, на котором им самим предстояло выступить, ни на Сталина, сидевшего в своей бронированной ложе и слушавшего этот концерт».

Страх, возникавший в душе артистов в те самые дни, когда им предстояло выступать перед Сталиным, сковывал их голоса, вызывал физические недомогания. О том, как пропал голос у баритона Селиванова, мы уже писали. Это лишь один из многочисленных примеров. 21 января 1938 года в день памяти Ленина (он был тогда выходным) в Большом театре, как всегда, проходило траурное собрание — довольно нудноватое, наполненное скучными речами и закланиями в адрес усопшего вождя мирового пролетариата. Но в этот раз кому-то из организаторов пришло в голову оживить уже опостылевшую всем печальную атмосферу отрывком из спектакля Театра Вахтангова «Человек с ружьем». В этой угоднической пьесе драматург Николай Погодин впервые вывел на сцену Ленина и Сталина. Для показа в Большом театре был выбран последний акт, в котором вожди, стоя на лестнице Смольного, приветствуют идущих в бой красногвардейцев.

Владимира Ильича играл Борис Щукин — лучший на тот момент театральный и киношный Ленин, а Рубену Симонову доверили роль Сталина. Осознание того факта, что в ложе будет сидеть сам Иосиф Виссарионович, так потрясло Симонова, что уже за несколько дней до выступления его нервная система пришла в сильное расстройство, он перестал спать, а его пищеварительная система отказалась выполнять свои функции: желудок не принимал ни первое, ни второе, ни третье. Кое-как исхудавший Симонов, боявшийся забыть свою роль, дотянул до назначенного дня. Переживал он не зря: в тот самый миг, когда они с Щукиным загримированные вышли на сцену Большого театра и увидели в ложе Сталина, у Симонова начисто пропал голос. Еле-еле прошептал он свой текст, изображая великого вождя, с трудом дождавшись занавеса. Сталин действовал на артистов как удав на кроликов.