Повседневная жизнь армии Александра Македонского - [2]

Особого внимания заслуживает глава, посвященная флоту. Не говоря о том, что эта тема интересна сама по себе как сравнительно малоизученная, Поль Фор еще предлагает довольно оригинальную концепцию классификации античных судов. Известно, что первоначально гребные суда в Античности имели один ряд весел. Затем, по мере совершенствования технологии кораблестроения и появления потребности в более скоростных и мощных судах, способных решать сложные боевые задачи, гребцов стали сажать друг над другом, сначала в два этажа, а затем и в три. Понятно само собой, что управлять тремя рядами весел сложно, это предполагает большую слаженность гребцов, но впоследствии новые задачи потребовали еще увеличить мощь удара. Появились так называемые (в латинской терминологии) квадриремы и квинкверемы. Долгое время было принято считать (поскольку в первом слове явно присутствует «четыре», quattuor, а во втором — «пять», quinque), что древние пошли по пути надстраивания ярусов. Ясно, однако, что уже пятиярусный корабль трудно себе представить, а ведь были еще и корабли с упоминанием в названии куда больших чисел: вплоть до двадцати. Так вот, по гипотезе, получающей теперь всё большее распространение, все эти числа говорят не о числе ярусов, но о количестве рядов гребцов с каждого борта, открывавшихся взгляду, брошенному с мостика. Дело в том, что с целью увеличения энергии гребка на весла, а также увеличения времени, на протяжении которого корабль мог выдавать крейсерскую скорость, на часть весел стали теперь сажать не по одному гребцу, а по два или даже больше. Число же ярусов, на которых они размещались, было оставлено (видимо, как оптимальное) равным трем.

Особая тема книги, то и дело всплывающая вновь и вновь, — причины похода, силы, погнавшие колоссальную массу людей (около 100 тысяч, по оценке Поля Фора) навстречу неизведанным опасностям, перенесшие их в совершенно новые, непривычные условия. Ведь природный грек никогда не отходил от моря на значительное расстояние — такова уж природа Греции, изрезанной узкими и длинными бухтами. Сама мысль о длительном походе по пустынным, удаленным на десятки и сотни переходов вглубь континента областям должна была их повергать в смятение. Не зря так запомнился афинянам «марш смерти» по гораздо меньшей, но столь же засушливой Сицилии, когда при отступлении их войска от Сиракуз в 413 году до нашей эры его в основном уничтожили, а оставшихся воинов пленили и отправили на каменоломни. И если в 401 году до нашей эры 10 тысяч греков продвинулись достаточно далеко вглубь азиатского континента (подробный рассказ об этом имеется в «Анабасисе» Ксенофонта), то была совсем иная история, поскольку перед вспомогательным греческим корпусом, привлеченным Киром, рвавшимся отобрать у брата трон, стояли достаточно ограниченные цели: посадить нового претендента на царство, как это уже бывало в истории, и не только Персидской империи. К тому же греков вел тогда за собой Кир — местный, законный или незаконный, но претендент на корону. Успешно действовавший в Малой Азии против сатрапов персидского царя Агесилай (396 год) также решал достаточно мелкие задачи: ему и в голову не могло прийти напрочь смахнуть с средиземноморской шахматной доски такую фигуру, как Персидская империя.

Всё же представляется, что тех причин, которые выдвигает в качестве возможных оснований для похода автор, недостаточно. Вся эта «жажда завоеваний» македонской и греческой аристократии, мечта о легком и быстром обогащении рядовых воинов, открытие «новых рынков» и «источников сырьевых ресурсов» для купечества не очень подходят как объяснение таких радикальных шагов в жизни каждого отдельного человека. Все равно как Стефан Цвейг объяснял открытие Америки живейшей, прямо-таки неодолимой потребностью европейцев в пряностях. Конечно, причины для похода были в том числе и материального характера. Скажем, возникавшее время от времени в греческих метрополиях перенаселение находило себе выход в выводе колоний. Но так было раньше. Теперь многие основанные в прежние века города средиземноморского и черноморского побережий сами оказались перенаселенными, а основанию новых поселений мешали новые игроки: Карфаген на западе и Персидская держава на востоке. Так что низвержение уже показывавшего свою неуклюжесть и неповоротливость колосса могло показаться естественным средством решения многих проблем.

Но важнее, пожалуй, все-таки другое — причины духовные. Греческая культура должна была продвинуться на Восток — хотя бы для того, чтобы подготовить почву уже близящемуся христианству. Не случайно, как очень уместно отмечает Поль Фор, границы империи Александра Македонского практически совпадают с границами распространения христианства. По сути, это духовные силы персидско-вавилонской культуры отступили, освобождая арену действия культуре, которая должна была прийти ей на смену, — христианской. Армия, организованная и обученная Филиппом и приведенная в Азию его сыном, явилась одним из орудий подготовки явления в мир Спасителя.

И. Маханьков

Пролог Бог или человек?

Пришло время воздать справедливость этим, говоря словами Ростана («Орленок», II, 9), «неприметным и безвестным воинам», создавшим славу Александра Македонского. Он писал свою эпопею их потом, страданиями и кровью. Наш мир, также уставший от героев, как устали сами герои, предпочитает королям, даже если они нефтяные или стальные, неприметных добровольцев, чья повседневная жизнь и создает ткань истории. От культа личности исходит дыхание смерти и разложения. На смену хронике частных жизней постепенно приходит изучение целых цивилизаций; на смену частной истине — истина статистических цифр; на смену застывшим маскам великих покойников — «тяжелая поступь легионов на марше». Однако мы не собираемся возводить их на пьедесталы — мы вообще больше не желаем возводить пьедесталов. Подобно Диогену, мы ищем людей, но не тех, что заслоняют от нас солнце