Повседневная логика счастья - [6]

названия.

— Нет, она не была склонна к суициду. — Эй Джей помолчал. — Она ужасно водила, но не желала этого признавать.

— Да, — сказал коп. — Тут никто не виноват.

— Многие так говорят, — отозвался Эй Джей. — Но виноватые есть. Это она. Зачем она так глупо погибла? К чему эта бездарная мелодрама? Хуже пошлого романа Даниэлы Стил, слышишь, Ник? Опиши кто все это в книжке, я бы сию минуту ее закрыл и зашвырнул подальше.

Коп (не читавший почти ничего, кроме детективов Джеффри Дивера в бумажных обложках, да и то только в отпуске) попытался вернуть его к реальности:

— Да. У вас ведь книжный магазин.

— У нас с женой, — не подумав, уточнил Эй Джей. — Боже правый, в кого я превратился! В ходульный персонаж, который все время забывает, что его жена умерла, и продолжает говорить «мы». Штамп! Офицер… — Он прочел на жетоне имя копа. — Офицер Ламбиазе, мы с вами действующие лица дрянного романа. Понимаете? Как мы до этого докатились? Вы, вероятно, думаете про себя: «Вот бедняга!» А когда вернетесь вечером с работы, крепче обычного обнимете детишек, потому что в таких романах персонажи вроде вас всегда так делают. Понимаете, о каких романах я говорю, да? О произведениях так называемой высокой литературы, в которых прописан каждый второстепенный персонаж, толстых, как у Фолкнера. Смотрите, как автор внимателен к маленькому человеку. Простому человеку! Какая у него широта взглядов! Взять хоть ваше имя. Офицер Ламбиазе — типичное имя типичного массачусетского копа. Вы расист, Ламбиазе? Законы жанра требуют, чтобы вы были расистом.

— Мистер Фикри, — проговорил офицер Ламбиазе. — Давайте я позвоню кому-нибудь из ваших близких?

Эй Джею попался хороший коп, привыкший, что раздавленные горем люди склонны к хамству. Он положил руку ему на плечо.

— Браво, офицер Ламбиазе! — отозвался Эй Джей. — Именно это вы и должны были сказать. Вы превосходно играете роль! Не знаете, случайно, что теперь полагается делать вдовцу?

— Позвонить кому-нибудь, — ответил офицер.

— Пожалуй, вы правы. Но я уже позвонил родственникам жены. — Эй Джей кивнул. — Будь это короткий рассказ, мы бы с вами уже отстрелялись. Еще одна легкая шутка, и занавес. Вот почему из всех прозаических жанров самый элегантный — это короткий рассказ. У Раймонда Карвера вы сказали бы мне что-нибудь утешительное, а потом на меня навалилась бы тьма. И все, конец. Хотя это все-таки скорее роман. С точки зрения эмоционального воздействия. Его с наскоку не одолеешь. Понимаете?

— Не уверен. Я не читал Раймонда Карвера, — сказал офицер Ламбиазе. — Мне нравится Линкольн Райм. Знаете такого?

— Криминалист-паралитик. Неплохо для жанровой прозы. А рассказы вы когда-нибудь читали? — спросил Эй Джей.

— Разве что в школе. Сказки. Или этот, как его, «Рыжий пони». Кажется, нам задавали «Рыжего пони».

— Это повесть, — покачал головой Эй Джей.

— О, прошу прощения. Я… Постойте, в школе мы читали рассказ про копа. История идеального преступления, что-то в этом роде. Потому, наверно, я его и запомнил. Там копа убивает собственная жена. Орудие преступления — замороженный говяжий окорок, который жена потом подает остальным…

— «Агнец на заклание», — перебил его Эй Джей. — Рассказ называется «Агнец на заклание», и нога там баранья.

— Точно! — обрадованно воскликнул коп. — Вы мастер своего дела.

— Это очень известная вещь, — сказал Эй Джей. — Родственники должны приехать с минуты на минуту. Простите, что назвал вас «второстепенным персонажем». Незачем было грубить, и потом, судя по всему, именно я — второстепенный персонаж в саге об офицере Ламбиазе. Копы гораздо чаще книготорговцев становятся главными героями. За вами целый жанр, сэр.

— Хм-м, — отозвался офицер Ламбиазе. — Тут вы, наверное, правы, но я хотел бы вернуться к этому рассказу. Меня, как полицейского, смущает хронология описанных в нем событий. Вот ставит она говядину…

— Баранину.

— Баранину, да. В общем, она убивает мужа замороженным куском баранины, а потом ставит мясо в духовку. Неразмороженным. Я не Рэйчел Рэй, но…

К тому времени, когда машину извлекли из воды, тело Ник уже начало остывать. Глядя в морге на ее синие губы, Эй Джею вспомнилось, как она, готовясь к вечеринке, которую организовала по случаю выхода очередного вампирского романа, накрасила губы черной помадой. Эй Джей всегда скептически относился к дурацкому пристрастию девчонок-выпускниц разгуливать по острову в бальных платьях, но Ник, которая была без ума от этой проклятой книги и написавшей ее женщины, уверяла, что вампирский маскарад не только полезен для бизнеса, но и дает возможность повеселиться.

— Помнишь, как было здорово?

— Смутно, — ответил он. — Давным-давно, когда у меня еще не было книжного магазина, а выходные и вечера я посвящал самому себе, запоем читая в свое удовольствие, это и правда было неплохо. Очень смутно, но да, помню.

— Позволь освежить твою память. Радость — это когда у тебя есть умная и красивая жена, рядом с которой легко и приятно проходит каждый день.

С тех самых пор у него перед глазами так и стояла эта картина: Ник в нелепом шелковом наряде цвета сажи обнимает правой рукой столбик крыльца, а на лице ее четкой линией чернеют губы.