Поворот ключа - [45]

— Я думаю, Раиса Григорьевна, что все, в сущности, просто, — вдруг сказал Казанцев. — Люди могут быть счастливыми. Нужно только, чтоб тебя окружали свои, близкие тебе люди. Я думаю, что сделал ошибку, уехав из Фонарева.

— Насколько мне известно, самые большие суда, которые строят в Фонареве, это лодки для рыбаков-любителей. Тебя, конечно, здесь все любят, но я не думаю, чтобы для тебя построили верфь. Не обманывай себя, Володя. Может, это и красивый обман, но все-таки обман.

— И все же мне было бы легче: меня все знают, здесь мой дом, здесь все проще: веселье — это веселье, дружба — это дружба.

— Мне кажется, я вас учила: дома ли ты живешь, вдали от него, удачлив ты или нет, нужно быть человеком, и только. Ты сам знаешь, что все в самом человеке, а не в том, где он живет.

— Да, конечно, — согласился Казанцев. Спорить он не мог, потому что хотел сохранить в себе сегодняшнее состояние — задержанное счастье.

Прыгали, кружились люди: что загадывать человеку, когда будет его обрыв, вот сейчас он вместе с людьми, которых не видел много лет, а не веселился с ними и того больше, сейчас он неотрывен от них, от их бед и радостей, центробежная сила лишь на некоторое время вынесла его в иные пространства, но он снова сумел прибиться к центру, надолго ли, нет ли, кто знает, да хоть на короткий миг, нет, нет, он не проиграл жизнь, даже если выпадет ему нечет — все равно не проиграл.

15

Так и веселились чуть не до полночи, кто-то входил в дом, чтоб укрепить в себе силы, и снова возвращался, чтобы нырнуть в водоворот свадьбы, а солнце давненько уже в залив завалилось, сумерки запеленали землю, утешили ее перед сном, а все плясали, утрамбовывая кочкастую землю, пыль вялую взбивая, и не притомлялись, верный взяв разгон, и Константин Андреевич был доволен свадьбой, гостями, а также самим собой — он хотел, чтоб двор был полон гостями, — так оно и есть, и Константин Андреевич стоял у крыльца улыбаясь.

Улыбался он уже несколько, что ли, часов, он рад был бы согнать улыбку, но она приклеилась к лицу и улетать никак не хотела.

Вдруг к нему подошел зять Николай, был Николай чем-то взволнован, и Константин Андреевич понял, что он хочет поговорить с ним о чем-то очень важном.

— Душно, — сказал Николай.

— Да, — согласился Константин Андреевич. А как не согласишься, если и верно душно, как перед грозой, но закат сегодня был ярко-красным и солнце намекало на завтрашнюю жару.

— Может, пройдемся? — предложил Николай.

Они пошли вдоль сараев,

— Вот что я хотел вам сказать, — начал Николай. — Спасибо я хотел сказать.

— За что же это? — удивился Константин Андреевич.

— Да вот за Таню такую. Что вырастили ее и воспитали. Я ее в обиду не дам. Она такая… Константин Андреевич… она такая хорошая. И спасибо.

Он пригляделся к Коле, не во хмелю ли он, но тот был почти трезв, и тут только до Константина Андреевича дошло, что Коля считает его близким человеком, что переполнила его любовь к Танюше и нужно поделиться с близким человеком. А может, он слышал, что положено благодарить тестя за невесту, но это вряд ли, — тут в словах Коли порыв.

— Все для нее сделаю. Работать буду, все ахнут. У нее все будет. Ничего не пожалею для нее.

— Да что же ей такое особенное нужно? — заинтересовался Константин Андреевич.

— Все будет. Вещи какие хочет, наряды любые. Мебель купим. Вы поверьте: нам все завидовать будут — вот как мы дружно жить будем.

— Дружно — это хорошо.

Конечно, Константин Андреевич хотел бы слово вставить, что жизнь теплая да сытая — дело не главное и даже неинтересное, но это вышло бы поучение, а поучать зятя он как раз не хотел.

— Работа-то нравится тебе? — все-таки спросил он.

— Хорошая работа. И ценят меня. Через год буду сдавать на первый класс, а это уже кое-что значит — первый класс. Да и получку прибавят.

Договорить им не дали — позвали к веселью. Да Константин Андреевич и не огорчился — о будущем лучше говорить не с пылу с жару, а на голову свежую. Если, конечно, вообще следует говорить.

— Вот вы где бродите!

— Так ведь пять минут всего.

— А ни минуты.

— Да что стряслось? Землетрясение, нет? Тогда наводнение?

— Гуляние!

— Что гуляние?

— В парке гуляние! Газеты надо читать.

— А мы исключительно радио слушаем.

— Неделю писали — народное гуляние. Всю ночь оркестры, буфеты с аттракционами.

— С чего это им так раззудилось?

— Встреча белых ночей!

— И верно: белые ночи приходят.

— Так и есть такое предложение: присоединиться к народу. Не отрываться от него.

— Добро!

— Повалили, значит?

— Повалили.

Леня Лапинский для отхода заиграл марш, и парни, друзья жениха, врубили «Прощай, не горюй, напрасных слез не лей». Конечно, не обошлось без потерь — Раиса Григорьевна и все Казанцевы отстали, а Вера Ивановна с Анной Васильевной остались порядок наводить. Прочие же гости медленно двинулись к парку — впереди Леня Лапинский, с ним рядом молодожены, за ними все остальные.

Ну и лихо получится, сообразил Константин Андреевич, это вроде двойного праздника, да такой вот свадьбы, чтоб с гуляньем в парке ни у кого не было.

Будоражили музыкой засыпающий город — а можно, никакая милиция пальцем не погрозит, — и снова началось оживление на улице и в соседних дворах, скорехонько подтягивались те, кто хотел прихватить к веселью еще и часть ночи, ошарашенные музыкой выходили сонные люди на балконы; видя знакомые лица, махали руками, а снизу им кричали — к нам, к нам, да порезвее; а тут еще и последний сеанс закончился, так что, когда переходили центральную улицу, вытянулись метров, что ли, на пятьдесят.