Поводок - [17]

– Однако… – пробормотал я, покашливая. – Что еще за парижаночки? Уж не хотите ли вы сказать, что я обманываю Лоранс?

Он рассмеялся таким сальным смехом с хитрецой, что мне стало тошно. Да, тошно оттого, что я так веселился в постелях претенциозных подружек моей жены.

– Уверяю вас… – сказал я, но от гнева не узнал своего голоса, все интонации переменились. К моему изумлению, я вдруг запищал, как маленькая девочка, и тут же запнулся.

– Только не меня, старина! Не меня! – затараторил тесть. – Лоранс похожа на свою мать: она красива, умна, благовоспитанна, очаровательна (моя дочь все-таки!), но с ней ужасно скучно. Ах, мой друг, я бы совсем скис в доме, если бы у меня не было своих отдушин! Да, у меня были отдушины! Как-нибудь я вам расскажу, когда мы будем поспокойнее…

В запале от своих признаний или уж это он так перевозбудился от моих миллионов, но тесть ослабил галстук и расстегнул воротник.

– Признаюсь, когда я узнал… ну, о вашей удаче, то сразу же подумал: одно из двух – или этот парень останется с моей дочкой, или смоется со всеми деньжатами и с какой-нибудь блондиночкой. Поглядим…

– Вы шутите, надеюсь! – Голос у меня дрожал от раздражения. – Меня тошнит от блондиночек.

– Ха-ха-ха!.. Слава богу, вы остались! Хотя далеко вы бы тоже не убежали, уж отец Лоранс об этом позаботился… Когда вы женились, я составил для Лоранс… железобетонный брачный контракт! Вы знаете, старина, что такое брак, при котором супруги имеют одинаковые права на имущество, составляющее общую собственность?

– Нет, не знаю…

Я рассматривал его со смешанным чувством удивления и отвращения. Сама идея, что еще семь лет назад этот человек, который и в грош меня не ставил и ни секунды не сомневался, что я хочу погреть руки на их добре, еще тогда он не терял надежды при случае вывернуть мои карманы, – такой сюжетец мне казался фантастическим, бальзаковским.

– Ну и что же это значит?

Он рассмеялся, положил мне руку на плечо:

– Это значит, старина, что все, что вы с Лоранс накопили за семь лет, должно быть поделено между ней и вами, вот и все. Все! То есть, если не хотите, можете ничего ей не давать. Однако юридически Лоранс принадлежит половина всего, что вами заработано.

Я пожал плечами:

– Но поскольку я решил отдать ей все…

Он схватил меня за руку и зашептал:

– Милый мой, ну не будьте же таким круглым идиотом! Нужно сделать одну лишь вещь – открыть общий счет с обязательной двойной подписью. Сейчас объясню. Лоранс не хочет ваших деньжат, черт его знает почему! Она мечтала, что вы станете известным пианистом. Я ей сказал: «Во-первых, доченька, вкусы у всех разные. Лично мне Лин Рено[10] нравится больше Баха. Это мое дело… Во-вторых, деньги эти твой муж заработал, они принадлежат ему! Так-то!..»

Я смотрел на него, слегка обалдев, и мне уже казалось, что в одном мы с ним страшно похожи: не обделены здравым смыслом, и, быть может, это хуже всего.

– В-третьих, с общего счета самостоятельно она ничего не может снять. Если она и выписывает чек, нужно, чтобы вы тоже поставили свою подпись, потому что деньги-то ваши!.. Разумеется, когда вы берете из банка наличные, и она также должна расписаться на чеке – простая формальность! Допустим, в одно прекрасное утро ей взбредет в голову просадить свои денежки, а значит, и половину ваших на какой-нибудь занудно интеллектуальный фильм, а вы взяли и не поставили на чеке подпись… Теперь, на досуге, можно отговорить Лоранс. Понимаете? И я тут ничего не смогу поделать, хотя она мне дочка… Но в этом случае я на вашей стороне, потому как не переношу, если кто неуважительно относится к финансам! Сколько вокруг бедолаг, у которых вечно их не хватает… – И ля-ля-ля, и ля-ля-ля.

Я уже его не слушал, но, должен признаться, одно меня в этой болтовне очень позабавило: я представил себе, как Лоранс подходит к окошечку и просит у банковского служащего наличность, а тот ей без моей подписи отказывает, – такая картина мне показалась, уж не знаю почему, прямо-таки идиллической.

Наконец тесть громогласно позвал Лоранс, но это было излишним: она ждала за дверью. Отец и дочь чуть-чуть повздорили, и мы отправились прямо в банк. Там мне пришлось поставить тысячу подписей, но точно на тех же бумагах, что и Лоранс (это в некоторой степени меня успокаивало), я расписывался шутя, Лоранс – дуясь. Эти банкиры – непревзойденные мастера церемониала, тонкие знатоки ранжира, и я позабавился, наблюдая их нравы.

Я позабавился, но смеяться-то было не над чем.

В банк мы вошли в пять часов, а покинули его довольно поздно, хотя мне казалось, что в подобных заведениях свято блюдут режим работы. На бульвар Распай вернулись почти что в восемь. По дороге домой Лоранс не проронила ни слова; впрочем, она ужа давно молчала, с самого нашего прихода в банк, – и если воображение ей рисовало те же картинки, что и мне, то я слишком хорошо ее понимаю.

Маленький спектакль под названием «Лоранс, отвергнутая кассиром» разыгрывался и дальше в моем мозгу: вот она приезжает в банк, на ней костюм Шанель (безумие, но из моды не выходит никогда); раздраженно толкнув дверь, входит и направляется прямо к «своему» клерку. У Лоранс, как и у многих людей ее круга, имелись «свой» клерк, «свой» парикмахер, «своя» маникюрша, «свой» нотариус, «свой» дантист… Мало кто ускользал от их безумной, тайной тяги к обладанию – таксисты, например, или официанты, – я перед такими преклонялся. (А под моими знаменами, признаюсь, никто и не стоял: «моего» портного выбрала мне Лоранс; хозяин «Льон де Бельфор» по-настоящему царил в своем кафе; дантист, которого я посетил дважды за семь лет, лечил в основном Лоранс – и так далее, и тому подобное – вплоть до консьержки, я звал ее просто консьержкой, а мог бы, разумеется, окрестить «нашей», если бы и тут Лоранс не говорила безапелляционно – «моя».) Когда же ей приходилось делиться одним из своих рабов с какой-нибудь подругой, то для обеих «мой» парикмахер или «мой» обувщик превращались просто в мсье Юло и мсье Перрена, – по правде говоря, подобные почти королевские замашки понять легко: привычка – одна из худших и наиболее подспудных форм собственности; во всяком случае, так сложилось у Лоранс.