Поветрие - [2]
— Что ж, — возразил Ластов, — и в неношении очков есть своего рода реальная польза: первое, не тратятся деньги на приобретение их; второе, если вы, как женщина, станете нянчиться с ребятишками, эти при первом случае сорвут их у вас с носа.
— Ну, покудова у меня нет еще ребятишек, да даст Бог, так скоро и не будет. Я хочу оставаться свободной, чтобы собрать по возможности более научных сведений.
— Так вы положительно решились посвятить себя медицине?
— А вы думали, отрицательно, «пурселепетан»? Посмотрели бы вы на наши студентские сходки, убедились бы, как серьезно мы предались своему делу.
— А! Так и вы участвуете в сходках?
— Что же в этом удивительного?
— И ездите туда одни?
— Одна, но на своих лошадях, в угоду родителям, которые не желают, чтобы я выходила одна из дому. И теперь, как видите, за мной неизменный телохранитель. Но вы можете себе представить, как мне это неприятно: оскорбляется чувство человеческого достоинства.
— Что же вы делаете на сходках? — спросил Ластов. — Любопытно бы, право, побывать на одной из них.
— Зачем же дело стало? Побывайте. Вот хоть бы сегодня… Вы вечером свободны?
— Свободен.
— Так приезжайте без церемоний. Мы собираемся нынче у Чекмарева. Живет он на Выборгской, по такой-то улице, дом такого-то.
— Но, может, я стесню?
— О, нет, я предупрежу. Может статься, удастся таким образом втянуть вас опять понемногу в наше общество. Послушайте, Лев Ильич, признайтесь: зачем вы корчите из себя такого заморского зверя, показываетесь в людях чуть ли не за деньги?
— Во-первых, Надежда Николаевна, я серьезно занят своей магистерской диссертацией…
— Ну, это не отговорка. Не с утра же до ночи корпеть вам над диссертацией. Во-вторых?
— Во-вторых — я боюсь вас.
— Что, что такое? — засмеялась студентка. — Чем же я так настращала вас?
— Это тайна.
— Нет уж, договаривайте. Знаете поговорку: что замахнулся — что ударил?
— Видите ли… Я расскажу вам притчу:
Начинается она, как всегда, тем, что
Ho Madchen привыкла в родительском доме к роскоши и к холе, а в кармане Tiingling'a ветры гуляли. Со временем же он надеялся сдать экзамен на магистра, на доктора и приобрести профессорскую кафедру. Вот и дал он себе зарок избегать Madchen, покуда не обеспечит своего существования.
— Какой же он чудак, ваш Jiingling, — проговорила не подымая глаз, Наденька. — Как будто нельзя видеться и до брака?
— То-то, что нет. Он убедился, что, бывая слишком часто в ее очаровательном обществе, пожалуй, не устоит: пораньше времени предложит ей руку и ногу.
— А кто ж сказал вам, что она примет их? — рассмеялась, краснея, студентка.
— Никто не говорил. Но ведь может же статься? На грех мастера нет.
— Вы, Лев Ильич, уже чересчур заняты собою. Любить меня я, разумеется, никому не могу запретить, любите, если хотите, это уж ваше дело. Что же до меня, то я видела, вижу и буду видеть в вас не более, как образованного молодого человека, с которым не к чему прерывать знакомство из-за мании его влюбляться в первую встречную. Надеюсь, что после этого объяснения вы не станете избегать наш дом и будете заходить к нам хоть раз в месяц.
— Да, так мы не будем стеснять друг друга?
— Еще бы стеснять! Вы-то, по крайней мере, сделайте милость, не стесняйтесь: приглядится вам другая «дева чудная», не задумываясь, привязывайтесь к ней узами церкви. Меня позовите только на свадьбу: хотелось бы знать ваш вкус.
— Вам, Надежда Николаевна, он должен бы быть ближе, чем кому другому, известен?
Девушка принужденно расхохоталась.
— Какие откровенности! Да вот мы и у места, до которого я обещалась проводить вас. Так, значит, до вечера у Чекмарева?
— Значит.
— А что ж вы не снабдите меня на дорогу провиантом?
— Сделайте ваше одолжение.
Запасшись из поданного ей мешка апельсином, она насмешливо кивнула молодому человеку на прощанье головою и повернула обратно к Невскому.
II
Тра-ла-ла, барышни, тра-ла-ла-ла!
В. Курочкин
В девятом часу вечера того же дня Ластов поднимался по шаткой деревянной лестнице, освещаемой печально мигающим из амбразуры верхушечного окошка огарком, во второй этаж деревянного же дома на Выборгской стороне. Взойдя на площадку, он остановился в нерешимости: перед ним было несколько дверей. Но за одной из них слышался явственно оживленный юношеский смех и многоголосный говор.
Ластов постучался.
Когда и на вторичный стук не последовало приглашения войти, он пожал ручку двери и ступил в комнату.
Навстречу ему затрепетал тусклый свет полдюжины пальмовых свечей, вставленных в пивные бутылки. Блеск пламени умерялся еще табачным дымом, ходившим густыми клубами по комнате. Вкруг ряда сдвинутых, разного калибра и разной шерсти, столов восседало и возлежало, в самых непринужденных положениях человек 25–30 молодежи, избравших себе сидениями, за малочисленностью стульев, кто кровать, кто какой-то сундук, кто деревянный кухонный табурет. Некоторые из молодых людей были в форменной одежде студентов медико-хирургической академии, конечно, нараспашку, другие в визитках и пиджаках, третьи, наконец, находившие, по-видимому, температуру горницы чрезмерно высокою, сидели в одних рукавах. В общем ряду студентов Ластов различил и двух-трех девиц, в том числе Наденьку.
За все тысячелетие существования России только однажды - в первой половине XVIII века - выделился небольшой период времени, когда государственная власть была в немецких руках. Этому периоду посвящены повести: "Бироновщина" и "Два регентства".
"Здесь будет город заложен!" — до этой исторической фразы Петра I было еще далеко: надо было победить в войне шведов, продвинуть границу России до Балтики… Этим событиям и посвящена историко-приключенческая повесть В. П. Авенариуса, открывающая второй том его Собрания сочинений. Здесь также помещена историческая дилогия "Под немецким ярмом", состоящая из романов «Бироновщина» и "Два регентства". В них повествуется о недолгом правлении временщика герцога Эрнста Иоганна Бирона.
В однотомник знаменитого беллетриста конца XIX — начала XX в. Василия Петровича Авенариуса (1839 — 1923) вошла знаменитая биографическая повесть "Отроческие годы Пушкина", в которой живо и подробно описывается молодость великого русского поэта.
Авенариус, Василий Петрович, беллетрист и детский писатель. Родился в 1839 году. Окончил курс в Петербургском университете. Был старшим чиновником по учреждениям императрицы Марии.
Имя популярнейшего беллетриста Василия Петровича Авенариуса известно почти исключительно в детской литературе. Он не был писателем по профессии и работал над своими произведениями очень медленно. Практически все его сочинения, в частности исторические романы и повести, были приспособлены к чтению подростками; в них больше приключений и описаний быта, чем психологии действующих лиц. Авенариус так редко издавался в послереволюционной России, что его имя знают только историки и литературоведы. Между тем это умный и плодовитый автор, который имел полное представление о том, о чем пишет. В данный том входят две исторические повести, составляющие дилогию "Под немецким ярмом": "Бироновщина" - о полутора годах царствования Анны Иоанновны, и "Два регентства", охватывающая полностью правление герцога Бирона и принцессы Анны Леопольдовны.
Главными материалами для настоящей повести послужили обширные ученые исследования Д. И. Эварницкого и покойного А. А. Скальковского о запорожских казаках. До выпуска книги отдельным изданием, г. Эварницкий был так обязателен пересмотреть ее для устранения возможных погрешностей против исторической и бытовой правды; за что автор считает долгом выразить здесь нашему первому знатоку Запорожья особенную признательность.
В основу произведений, помещенных в данном сборнике, положены повести, опубликованные в одном из популярных детских журналов начала XIX века писателем Борисом Федоровым. На примере простых житейских ситуаций, вполне понятных и современным детям, в них раскрываются необходимые нравственные понятия: бескорыстие, порядочность, благодарность Богу и людям, любовь к труду. Легкий занимательный сюжет, характерная для произведений классицизма поучительность, христианский смысл позволяют рекомендовать эту книгу для чтения в семейном кругу и занятий в воскресной школе.
О том, как Костя Ковальчук сохранил полковое знамя во время немецкой окупации Киева, рассказано в этой книге.
Семь братьев – это почти как в сказке. Младший часто оказывается самым умным и удачливым. Барт Муйарт (род. в 1964 году), когда вырос, стал одним из самых известных и издаваемых фламандских писателей. Чаще всего его книги издатели адресуют детям и подросткам, но сам автор считает, что пишет без оглядки на возраст – для всех. «Братья» – одна из таких книг. Каждый день детства под пером автора превращается в сокровище – будь то постройка дома из песка, или визит настоящего короля, или поездка всемером на заднем сиденье автомобиля, или рождественское утро.Началом своей творческой биографии Барт Муйарт считает 1978 год, когда он впервые прочел на радио свое стихотворение.
В книгу вошли рассказы, сказки, истории из счастливых детских лет. Они полны нежности, любви. Завораживают своей искренностью и удивительно добрым, светлым отношением к миру и людям, дарящим нам тепло и счастье.Добро пожаловать в Страну нежного детства!
У девочки Насти, только что ставшей второклассницей, наступила пора первых в ее жизни летних каникул. И она отправилась проводить их на даче у бабушки. Но если ты мечтательница и отдыхаешь от всяких школьных дел, то обыкновенный дачный отдых может легко превратиться в опасное волшебное приключение. Когда в твою жизнь ворвутся и лешие с водяными, и летающие верблюды, тебе придется познакомиться и с Серым волком, и взмыть в небо на ковре-самолете. А все из-за того, что всего лишь попытаешься сорвать красивый цветок… Взрослый писатель Анатолий Курчаткин написал детскую повесть-сказку по сюжету, который подсказала ему внучка, – интереснейшая получилась история.
В книгу «Солнечный ручеёк» вошли удивительные, искренние рассказы, полные света и добра.Они учат детей сердечным отношениям с родными и близкими людьми, с домашними питомцами, учат любить и ценить красоту окружающего мира, а ещё – фантазировать и мечтать.
В третий том впервые издающегося Собрания сочинений популярного русского беллетриста рубежа XIX - XX веков В. П. Авенариуса вошли исторический роман "Опальные" - о России, пережившей в царствование Алексея Михайловича трагедию бунта Степана Разина, повесть-дневник участника войны 1813 - 1814 гг. "На Париж!" и знаменитая антинигилистическая дилогия "Бродящие силы".