Повестка дна - [9]

Ведь с пола б точно не упал.

«Сединою до срока покрылись власы…»

В соответствии с техническим регламентом Таможенного союза в России запрещены ввоз, производство и продажа кружевных женских трусов из синтетических тканей, не соответствующих нормам гигиены.

Сединою до срока покрылись власы,

Стан согнулся, а был, словно азимут, прям,

Износились мои кружевные трусы,

Что в признания знак подарил мне Хайям.

– Ты, – сказал, он – предмет этот с честью носи,

Этой мой тебе, брат, поэтический дар,

В кружевах там сокрыта загадка фарси,

Что доныне сумел разгадать лишь Омар.

Мне они и сейчас, те трусы, в самый раз,

Хоть и тянут порою, признаюсь, в шагу.

В них прошел я Тебриз, Исфахан и Шираз,

Ночевал с ненаглядной певуньей в стогу.

Кстати, мне их когда-то в минуту любви,

Как ему нашептал озорник Купидон,

Подарил незабвенный Реза Пехлеви,

Перед тем как оставить наследственный трон.

Подивись на изысканный их силуэт

Как изящна, заметь, по краям бахрома.

Их просил у меня мой кунак Грибоед,

Комильфо, обладатель большого ума.

И какой-то довольно смазливый урус,

Сторговать их хотел для своей Шаганэ,

И кричал, что я выжига, сволочь и трус,

Хоть до этого лез обниматься ко мне.

Скоро гурий прелестных предстанут красы

Перед взором, что был ими с детства маним,

А пока что примерь кружевные трусы,

Как к лицу они чреслам упругим твоим.

Не найдешь ты таких в вашей дикой Руси,

Где замкнуты людские сердца на засов,

Где шального бабла – хоть косою коси,

Но не встретишь на ком-то приличных трусов.

Или нитка торчит, или строчка крива,

Или краска линяет в горячей воде.

Были в Вологде, слышал, у вас кружева,

Только Вологда, брат, она сам знаешь где.

«Дело, помню, было на Болотной…»

Дело, помню, было на Болотной,

Где в тот день, законности столпы,

Мы шеренгой выстроились плотной

Против обезумевшей толпы.

Что могли мы с голыми руками

Противопоставить той толпе,

Прущей с абордажными крюками,

Кирками, ломами и т. п.?

– Только, умоляю, без насилья, –

Крикнул командир нам в мегафон.

– А иначе не поймет Россия,

Свой покрытый славою ОМОН.

Дать отпор их озверевшей банде

Мы должны одной лишь силой слов,

Ведь не зря учил нас мудрый Ганди:

«All You Need, товарищи, Is Love».

Сможет в это трудное мгновенье

Умягчить смятение умов

Только хоровое исполненье

Ранее разученных псалмов.

Но пока споемте для начала,

Вместо «Со святыми упокой…»,

«Во поле березонька стояла…»

– Три-четыре! И взмахнул рукой.

И взметнулась песня над столицей

Голубицей ввысь под облака,

И суровых инсургентов лица

Посветлели в этот миг слегка.

И толпа, что бешено орала,

Вдруг спустила пыл на тормозах,

И летели наземь либералы,

Утирая слезы на глазах.

«– Чижик-пыжик, где ты, падла, был…»

– Чижик-пыжик, где ты, падла, был

В грозный час суровых испытаний?

На Фонтанке, сука, водку пил?

Трахал телок с друганами в бане?

Кокс тянул в мохнатую ноздрю,

Под столом ширнувшись для начала,

В час, когда последнюю зарю,

Хлебом-солью родина встречала?

Или голым на столе плясал

В «Маяке» с Ефремовым Мишаней?

Отвечай, пернатый. Что, приссал?

Ну так слушай, чмо, тогда ушами.

Тут игра серьезная пошла,

Собрались мы тут не смеха ради,

Тут у нас пудовые дела

День и ночь большие крутят дяди.

Мы тебе напомним, коль забыл,

Что бывает иногда по пьянке,

Где, когда, с каким заданьем был

Ты шестого мая на Фонтанке.

– Отпустите, дяденьки, меня,

Я ж для вас практически безвредный,

Мне бы только горстку ячменя,

Я всего лишь чижик-пыжик бедный,

Не губите молодость мою,

Дяденьки, на кой оно вам надо,

А уж я такого напою,

Что и сами будете не рады.

«На днях я наблюдал из автозака…»

На днях я наблюдал из автозака,

В лучей закатных вычурной игре,

Как закатали мусора Бальзака,

Причем не просто де, но Оноре.

А вслед за ним в лучах последних солнца,

Ногою отоварив по балде,

Они упаковали и Альфонса,

Но в не привычном смысле, а Доде.

Отдавши дань традициям лицейским,

Которым с юных лет привержен был:

– Друзья, – я обратился к полицейским, –

Умерьте охранительный свой пыл.

Мы как-никак живем в столичном граде,

Среди цивилизованных людей,

Неверно лишь к уваровской триаде

Сводить многообразие идей.

В вас порча сталинизма не изжита,

Вот что я вам замечу, господа,

Того гляди вы и Андре так Жида,

Свинтите, как последнего жида.

Мне ваша импонирует готовность,

Отстаивать уклад исконный наш,

Но существует все-таки духовность.

Тут старший мне сказал: – Отзынь, папаш,

Коли не хочешь получить по репе,

То лучше мозги не долби тут мне, –

И потянулся к той духовной скрепе,

Что у него висела на ремне.

К юноше

Окончен бал, погасли свечи,

Смахнули крошки со стола,

Умолкли пламенные речи,

Не перешедшие в дела.

Все постепенно входит в норму,

На заданный выходит курс

И обретает снова форму,

Привычный цвет, знакомый вкус

Того кондового болота,

Что на одной шестой Земли

Посредством армии и флота

Мы углубляли, как могли.

Я не подвержен ностальгии

По затонувшему совку,

Пускай скорбят о нем другие,

Впадая в светлую тоску.

И пусть я шляпу не снимаю

В знак уважения к нему,

Но их хоть как-то понимаю.

Тебя вот только не пойму,

Когда ты в благородном раже

Пылаешь праведным огнем,

Хотя его не видел даже,

Поскольку не родился в нем.

А я не только в нем родился,

Но прожил сорок с гаком лет,

Пока вконец не убедился,

Что счастья в жизни нет как нет.