Повестка без адреса - [10]
Проснулся он от того, что дёргал рукав тельняшки, примёрзший к заиндевевшей, стылой земле, на которой он лежал с раскинутыми руками.
В боевых группах командир находится в центре, в «тройке», и держит около себя не самых ценных или умных, а дерзких, тех, кто может оказать мощную огневую поддержку. От него идут две руки — одна дотягивается дальше, вторая осуществляет поддержку первой и держит связь с «тройкой» — «доводит» удар, если надо. Это как боксёр — левой ошарашивает, заставляя раскрыться, правой добивает.
Погибших в бою, когда их не отправляли на родину «грузом двести», хоронили быстро, не впуская боль в себя. Бывало, закопают в песок, и никаких молитв, залпов в воздух и прочих глупостей. Разделят немудрёные вещи. Каждый возьмёт что-то на память. Смерть входила в контракт, она была частью работы, и, чтобы хорошо делать эту работу, нужно было довести её до автоматизма. На войне нет места слезам. И только спустя годы вдруг цепенели, обнаружив, что вместе с товарищами схоронили частицу себя.
Раз Неробеев увидел во сне своего первого командира. «Тебя же ещё в Афгане…» — вспомнил он прорвавшихся в лагерь моджахедов и автоматную очередь, прошившую капитана. «Ну и что, — улыбнулся тот, — во сне нет мёртвых. Здесь, как в раю, все живы».
Но жизнь, как штопор, двигалась в одну сторону, и, проснувшись, Неробеев долго разглядывал в зеркале своё немолодое лицо, на котором морщин становилось больше, чем шрамов, трогал заскорузлыми пальцами седые виски…
По радио передали, что русскоговорящих участников телемоста, желающих задать вопросы российскому президенту, латвийские власти загнали на крышу. Ничего удивительного, всё вписывалось в давно сложившуюся картину, и новость приняли молча.
Только Шмель крепче сжал кулаки.
— А слышали, что америкосы изобрели бронежилет, где защитный слой жидкий? — завёл речь о другом чистивший винтовку Циклоп.
— Ни хрена себе! — присвистнул Неробеев.
— Нанотехнологии! — козырнул Циклоп.
— А почему «нано»? — стал допытываться Шмель.
Но вразумительного ответа не получил. Циклоп понёс околесицу, говорил, что эту технологию можно использовать для создания пуленепробиваемых брюк, что в основе её жидкость полиэтилен-глюколь, которая сохраняет текучесть в нормальном состоянии, а когда бьёт пуля, мгновенно затвердевает.
— А чё делать, если затвердеет на бегу? — пристал неугомонный Шмель. — Встанешь, как памятник себе…
— То и делать! — огрызнулся Циклоп. — Гранату под жопу!
— Вот, вот — развёл руками Неробеев. — И на хрена это нужно?
Разговор, как тлеющие угли, то угасал, то вспыхивал с новой силой.
— Народы, как люди, — философствовал в своём углу Шмель, — с прошлым не расстаются. Маленькие народы, не испытавшие величия, комплексуют, как дети из бедных семей. А вот если ты родился принцем, а потом не сложилось, и стал нищим, то манеры всё равно останутся, не будет той зависти и злости. Взять Литву и Латвию… Литва-то в Средние века ого-го какая была, сильная и самостоятельная, а Латвия всегда шавка — то под русскими, то под немцем… Провозгласив независимость, литовцы проявили государственную мудрость, которая у великих означает терпимость, там все стали гражданами — и русские, и белорусы, и поляки. А латыши чего добились? Это как же надо постараться, чтобы все так ненавидели режим!
— Зато на нас оттягиваются, — угрюмо вставил Неробеев. — Слышали, как они русских на крышу загнали? А раньше Березовского отказались выдать, когда этот жулик приезжал в Ригу! Ах, моська, знать она сильна…
Все промолчали, и только Шмель продолжал кипятиться:
— Раз Кремль глотает обиды, придётся самим предъявить ультиматум!
— Ульти матом? — передразнил Неробеев. — Да их за такие дела не матом — мордой об стол!
У Ивана Дзаркоева трое детей. И всех надо кормить. А денег не хватает. Циклоп крутился как мог, но однажды не выдержал — взял «заказ». Бизнесмен был неприятный, с ранними залысинами, а его жирное, холёное лицо пряталось под натянутой холодной улыбкой. Сквозь «оптику» своей винтовки Циклоп разглядел мелкий пот на сдавленной галстуком шее, угодливую позу шофера, открывающего дверцу лимузина. Поймав в перекрестье низкий лоб, Циклоп плавно спустил крючок.
Дома Иван шиканул — швырнул пачку перетянутых резинкой «зелёных». Но вместо жены и детей за столом сидели его боевые товарищи. «Откуда?» — читалось в их глазах. И он стал сбивчиво объяснять, путаясь в словах, щупал жёлтую мозоль большого пальца правой руки — след тысяч отщёлкиваний предохранителя…
И вдруг, не выдержав, закричал.
«Тихо ты, ребят разбудишь…» — похлопал его по плечу Неробеев, когда, вскочив на постели, он тёр в темноте глаза грубыми, жёсткими пальцами.
Циклопу тоже снились кошмары.
И снова, сгоняя жир, снимая накопившуюся усталость, парились в русской бане.
— Каждый из нас уже жил на этом свете, — втолковывал Шатун разбитному Виглинскому, который играл длинным тонким ножом, пропуская его между пальцев. — И тогда был не разведчик, не диверсант, а, может, какой-нибудь мелкий воришка…
— А в ры-ыло? — спросил Виглинский.
Спросил мягко, даже ласково, но все поняли — врежет обязательно. Впрочем, двадцать лет — достаточный срок, чтобы притёрлось и то, что не притирается, чтобы разучиться обижаться всерьёз на пустые речи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Социальные сети опутали нас, как настоящие. В реальности рядом с вами – близкие и любимые люди, но в кого они превращаются, стоит им войти в Интернет под вымышленным псевдонимом? Готовы ли вы узнать об этом? Роман Ивана Зорина исследует вечные вопросы человеческого доверия и близости на острейшем материале эпохи.
Переписанные тексты, вымышленные истории, истории вымыслов. Реальные и выдуманные персонажи не отличаются по художественной достоверности.На обложке: Иероним Босх, Св. Иоанн Креститель в пустыне.
«Зорин – последний энциклопедист, забредший в наше утилитарное время. Если Борхес – постскриптум к мировой литературе, то Зорин – постпостскриптум к ней».(Александр Шапиро, критик. Израиль)«Иван Зорин дает в рассказе сплав нескольких реальностей сразу. У него на равных правах с самым ясным и прямым описанием „естественной жизни“ тончайшим, ювелирным приемом вплетена реальность ярая, художнически-страстная, властная, где всё по-русски преизбыточно – сверх меры. Реальность его рассказов всегда выпадает за „раму“ всего обыденного, погруженная в особый „кристаллический“ раствор смелого художественного вымысла.
Размышления о добре и зле, жизни и смерти, человеке и Боге. Фантазии и реальность, вечные сюжеты в меняющихся декорациях.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».