— Стой! — вдруг резко вскрикнул парнишка.
— Ты что?
— Ни с места!
— Ты мне, что ли? — удивился Иван. — Да ты что, очумел?
— Не двигаться!
— Ты не очень-то шибко ори, рядом немцы.
— Где? — разом изменившись, поспешно спросил парнишка. Форма на нем была еще совсем новой, не выгоревшей на солнце. Иван только теперь заметил, что обе ноги у парнишки перебинтованы.
— Да недалеко. В двух деревнях видел.
— Со всех сторон замкнули… Обложили… С востока идете?
— Да.
— А сводку знаете?
— Нет. Я и сам как ты.
— Не-ет, уж извините! — язвительно усмехнулся парнишка. — Меня к себе не присоединяйте. Если бы я был здоров, я уже давно бы до своих дошел. А вы в другую сторону бежите. Сматываетесь?
— А ты откуда знаешь, куда я бегу?
— Я таких гавриков уже видел! Всякая падаль промелькнула.
— Ну, ты не очень-то!
— Что, не нравится! Пошел отсюда!
— Не кричи!
— Проваливай, говорю!
— Ты потише!
— Проваливай, шкура! — завопил парнишка, и голос его, еще детский, налился слезами и стеклянно хрустнул…
— Тьфу! — Иван сплюнул и пошел, зло заламывая ветки и поддавая ногами траву.
«Да ведь он же один! — вдруг будто кто-то со стороны шепнул Ивану. — Ведь он боится!»
— Ах ты, елки зеленые! — удивленно воскликнул Иван, хлопнув себя по коленям. — Ну как же я!.. Ведь он ранен! И мальчишка, мальчишка совсем.
Иван почти бежал обратно, радуясь, что догадался вовремя, не ушел слишком далеко. И что сможет помочь.
— Паренек! — позвал Иван, подходя к кустам, в которых оставил военного. — Эй ты! Не бойся, это я вернулся. Где ты?
Но никто не отвечал. «Что ж это? Место перепутал? Или убег куда?» — подумал Иван. Он раздвинул кусты и увидел его. «Нет, здесь!» Парнишка лежал в траве возле коряги. Лежал, подмяв длинные стебли иван-чая, лицом вверх. С лица взлетели мухи.
— А! — вскрикнул Иван. — Что ж ты натворил! Что ты сделал! Зачем же ты так? — Он подергал его за плечи. — Сынок! Слышишь? А? Ну зачем так?.. Эх! — Иван ударил ладонями об землю, рванул траву. — Эх, а ерепенился! А сам…
Иван шел, сгорбившись больше, чем обычно. Он не смотрел под ноги. И почему-то все мерещилось ему, все будто виделось, припоминалось розовое прозрачное ухо, как у Настьки…
Лес сменился, стал березовым, редким. В нем было так светло и просторно, будто шел Иван по гребню горы. Под ногами похрустывала жесткая игольчатая трава, кое-где курчавился коричневый подгоревший папоротник.
Наконец лес и вовсе кончился. Иван вышел к настоящей, полноводной реке. На противоположном берегу сразу же за лугами начинались поля. Кое-где кучно темнели деревья. Этот берег был крутым, по самой кромке росла верба.
Иван решил передохнуть. Он скинул мешок, умылся и прилег под вербами. Слушал, как журчит вода, как тенькают птицы. И незаметно заснул. Приснилось ему, будто идет он по деревне, а Василий грозит из окна.
«За что, батька?» — удивился Иван.
«А куда Макар телят гонял, знаешь?..»
Иван очнулся, ему почудилось, что близко заговорили. Разом прижался к земле. На противоположном берегу, несколько наискось, расположилось человек двадцать немцев.
Некоторые еще раздевались, другие входили в воду, а трое плыли на этот берег. И один был уже совсем близко. Он оглядывался и что-то говорил приятелям. Его сносило течением, и вылезти он должен был как раз возле того места, где лежал Иван. Двое поотстали, затем повернули и поплыли обратно. А этот приближался. Иван ждал. Он оглянулся, но нигде поблизости ни камушка, но у него уже зачесались ладони, и тот суматошный азартный зуд, что бывает перед дракой, охватил Ивана. А немец приближался. Он был краснолиц и крепок. Скуласт. Подплыл к берегу и, гулко отдуваясь, встал на ноги, метрах в двух от Ивана. Тогда Иван осторожно раздвинул кусты и высунулся. Немец будто остолбенел, увидев Ивана, зрачки его удивленно расширились, а брови поползли вверх. Иван и немец смотрели друг на друга. Иван — на голого белого мужика, а немец — на заросшее одноглазое лицо. Затем Иван вдруг вытянул вперед руку, наставил на немца палец и гулко сказал:
— Пук!..
И немец упал…
Иван так и не понял, что случилось.
«Ишь ты какой, — думал, уходя в лес, Иван. — Кишка тонка. Подожди-ка маленько… Подожди!..»
Он чувствовал в себе удивительную уверенность, ощущая бурлящую, цепкую жилистую силу. Поругивался шепотком, но не от злости или обиды, а просто так, от какого-то неудержимого и непонятного чувства. И вроде бы усталость пропала. И хромота — куда подевалась она!
Иван подошел к роднику. Зайдя по колено в воду, вымыл руки, затем лицо. Умывшись, подождал, пока осядет муть, наклонился, чтобы напиться, и увидел отражение тех, что остановились позади. Иван оглянулся. Два красноармейца, с винтовками наперевес, смотрели на Ивана. Третий развязывал мешок.
— Что там, Миронов?
— Посмотрите-ка, товарищ командир!
— Деньги!
— Здоро́во, ребята! — обрадованно сказал Иван.
— Ух тип! Н-да!.. Рвач! Хапуга! А ну, р-руки!.. Кто такой? Откуда?
— Да вы что, братцы? Своих не узнаёте?
— Тихо! Гусь! Кто это тебе выдал?
— Отведите подальше, Миронов.
— Что вы, ребята! Ядрена Феня! Мужики! Да вы что это? Ах вы гады! Меня, Реброва? Да вы что это, рехнулись?
— Подождите, Миронов. Кто такой?
