Повести - [37]

— Нельзя садиться, закоченеем. Вон, я весь мокрый!

— И я мокрый.

— Ну, идем, идем. — Егор подождал Степана. — Пить хочется. — Подцепил на рукавицу и полизал снег, — Как пить хочется!

— Вроде кричит кто-то, — сказал Степан, прислушиваясь.

— Где? — Оба притихли, насторожились.

— Да нет, — сказал Егор, — не слышно.

Но они все еще ждали, не двигались.

— Кричит, — сказал Степан. Теперь уже отчетливо был слышен звук.

— Волк, — сказал Егор. — Тоже, сука, пожрать ищет. Пойдем!

Они опять полезли, разгребая снег. Теперь скользили куда-то под уклон.

— В такую погоду обычно не воет, — сказал Степан. — В морозы, когда тихо, воет.

— Хрен его знает, чего он.

— Слышишь, не туда идем.

Егор опять ничего не ответил.

Они миновали низкорослый ельник, шумящий на ветру, как пожар, и вышли в поле. Здесь мело вовсю. Снизу, из-под ног, задирая полы шуб, вздымало снег и тянуло куда-то вверх, высасывало со свистом. А вверху метало, кружило. Холодный ветер пробивался под одежду, обжигал кожу. Егор и Степан шли, повернувшись к ветру боком, наклонившись, почти падая. В лесу все-таки теплее, а здесь будто бежишь раздетый. Тепло не держится.

— Может, в лес свернем? — крикнул Степан.

— Го… га… ло… лу, — прокричал что-то Егор в ответ. Он побежал, и Степан поднажал, чтобы не отстать.

Так они еще долго бежали по картофельному полю, под ногами хрустела сваленная в кучи картофельная ботва. Степану казалось, что он закоченевает. В лесу он вспотел, а теперь до боли прихватило пальцы рук и кожу на лице. Егор вдруг остановился, и Степан ткнулся в него.

— Что?

Они всмотрелись и различили черные ветлы и небольшое черное строение. Пахнуло дымком и разопревшим в кипятке березовым листом.

— Баня, — сказал Егор. Они подошли с подветренной стороны, осторожно ступая, обошли с угла. Егор открыл дверь в сенцы. — Натопленная, кажется. Недавно мылись, еще пар есть.

— Что, суббота сегодня?

— А шут ее знает.

— Вот хорошо! Хоть погреемся!

В мыльной было жарко и сыро — чувствовалось, кто-то недавно здесь парился.

— Отдохнем, — сказал Степан. — Хоть немного.

Егор присел возле тусклого окна, снял из-за спины винтовку.

— Вот где рай-то.

Но за стенкой вдруг что-то стукнуло и раздались голоса. Егор и Степан разом испуганно вскочили, ринулись в сенцы.

— Идут!

Бежать уже было поздно, они прижались в углу за дверью.

— Давай на чердак! — скомандовал Егор, став на скамейку. Он помог Степану, подтянув его, вцепившись в воротник шубы. Степан тяжело упал на живот, пополз, осыпая с чердака сухую глину.

— Ой, тут кто-то есть! — испуганно воскликнула девчушка, приоткрыв в сенцы дверь и услышав, как что-то прошуршало. — Кто тут?

— Никого там нет, — сказала вторая девчонка и, светя фонарем, прошла вперед. — Есть кто или нет? — заглянула в мыльную. — Никого нет, вечно ты боишься! Раздевайся, вон, еще каменка горячая.

Они разделись и стали мыться. Егор и Степан слышали плеск воды, их приглушенные, веселые голоса, смех.

— А когда кино кончилось, Мишка мне и говорит: «Что это вы сегодня такая невеселая? Не танцуете? Обычно, говорит, всем девушкам киномеханики нравятся, а вы танцевать не желаете». А я, говорю, механиков не люблю, противные они, воображалы, из себя бог знает что воображают.

— Так и сказала?

— Ну! Так он после этого, понимаешь…

В сенцах опять заскрипела дверь, кто-то долго, неуклюже влезал.

— Девки! — позвал сиплый мужской голос. — Еще моетесь?

— Да!

— Воды еще принести?

— Нет, не надо. Хватит, папа.

— Ну ладно, мойтесь, полуночницы.

Девчата вымылись быстро и вышли в сени одеваться. Вынесли фонарь, торопились. Егор чуть привстал, глянул. И Степан увидел в его зрачках злые алчные огоньки. Девчата разговаривали.

— Нюрк, что я знаю?.. Сережка мне сегодня сказал.

— Что?

— Не скажу.

— Ну что, что?

— Не скажу!

— Ну, перестань!

— Все равно не скажу.

— Ну, как хочешь.

— Сказал: «К Нюрке свататься скоро пойду».

— Врешь! — счастливо, полузадохнувшись, воскликнула Нюрка.

— Честное слово, правда!

— Так и сказал?

— Да.

— Врет все!

А сама верила, верила.

Девчата ушли. Егор и Степан спустились с чердака, вернулись в мыльную.

— Конечно, врет! — с какой-то затаенной злобой сказал Егор.

— Ну, почему же врет? — возразил Степан. Но он и сам отчего-то разозлился. А ничего ведь такого, собственно, не было здесь сказано, все простое, обычное. Но это-то и разозлило его. Вот ведь живут люди, думают, говорят о чем-то.

— И нам помыться бы, — сказал Степан.

— Обойдешься.

— С лета не мылись. Эти… бекасы завелись. Может, на камнях рубахи пожарить?

— Погреемся да пойдем.

— Отдохнуть бы.

— А жрать что-то надо?

— Теперь наша забота только о еде.

— А что же… Схватил кусок, весной помоешься.

— Совсем мы заскорузли в этой землянке. Дымом пропахли. На людей стали не похожи.

— Ничего, весны бы только дождаться. Филимонова надо поймать. Да вот дома его все нет. Шастает где-то. Наверное, нас выслеживает… Тихо!..

В сенцах что-то стукнуло, там, возле двери, кто-то возился, отаптывал с валенок снег. Взялся за скобу. Егор и Степан схватили винтовки. Прицелились, замерли. Дыхание у них перебило. Они сидели молча, напряженно глядели на дверь. В сенцах еще повозились, и дверь отворилась. Сначала в помещение просунулся фонарь, а потом боком вошел человек. Он остановился и недоуменно смотрел на направленные ему в грудь винтовочные стволы, на угрюмые, бородатые лица, настороженные глаза. Он не испугался, долго рассматривал их, держа на весу фонарь, потом как-то уж очень спокойно и по-деловому глянул в угол, взял с полка пустое ведро и вышел. И когда выходил, долго перетаскивал через порожек ногу, Егор и Степан увидели под штаниной протез. Другая нога была в валенке.