Повести студеного юга - [6]

— Да, Реди, я знаю, мой мальчик, что тебе нужно, — устремив взгляд на стену, сказал старик. Трубка его давно погасла, но он все еще держал ее в зубах, для его лет на удивление крепких и белых. — В мои годы об этом уже не думают. Я забыл, Реди, что жизни без жизни не бывает.

Вздохнув, он плотнее закутался в плед, глубже нахлобучил шапку. Горбясь и грея о тело ленивого кота мерзнущие ступни, долго молча смотрел в пылающий камин. Я почти физически чувствовал, как в его мозгу грузно ворочалась тяжелая мысль. Глядя на него, мы с Редом тоже молчали. Наконец он снова заговорил:

— Я тебе еще не надоел, Алек?

— Нет, мистер Дэвис, мне будет жаль с вами расставаться.

— Спасибо, Алек. Ты можешь называть меня дедом, теперь мы с тобой породнились. Если у тебя есть желание слушать, я расскажу тебе о нашей семье…

* * *

Отец, дед и два прадеда Джона были пиратами, достойными потомками того Дэвиса.

Джереми, тот Дэвис, в конце своей жизни поселился на открытых им Фолклендских островах. Он предпочел их виселице, ждавшей его в любом порту, куда бы он ни рискнул зайти. Здесь он и умер. Похоронили его Тереза де Бурже и три человека из команды «Блэк дэз», пожелавших остаться с капитаном до последнего часа. Они были первыми людьми, поселившимися на пустынных в ту пору Фолклендах.

Тереза де Бурже пережила мужа на шесть лет и была похоронена рядом с могилой супруга. Для будущих Дэвисов она сохранила две тетради своих дневников, в которых описывала отчаянную удаль пиратов и глиняную индейскую трубку — любимую трубку Джереми. Тетради и трубка передавались из поколения в поколение, подогревая в Дэвисах и без того горячую кровь прародителя.

В 1884 году, когда Джону исполнилось двадцать два года, родовые реликвии по наследству перешли к нему. Он получил их от отца вместе с новой бригантиной, построенной по специальному заказу на одной из лучших судоверфей Гавра. Чарльз, отец Джона, имел во Франции своих людей. Через них он сбывал добытые на морских дорогах ценности, и они же передали судоверфи его заказ на бригантину. Тогда уже можно было построить более мощный корабль, но Дэвисы всегда верили в бригантины.

То был корабль-красавец. Длинный точеный бушприт, две резко наклоненные к корме мачты и стремительный стреловидный корпус, обитый тонкой кованой медью. При хорошем ветре «Флайин стар» («Летящая звезда») давала двадцать миль в час.

О новом корабле для сына заботились все Дэвисы. Это было их правилом. Корабль отца мог принадлежать только отцу. Когда старик, предчувствуя близкий конец, сходил на берег, его бригантину ломали. Из просоленных корабельных досок старику строили дом и сколачивали гроб — просторный деревянный саркофаг, точно повторявший внутри спальню капитанской каюты.

Так велел сделать Джереми, и так делали его потомки. И так же, как он, они шли умирать на Фолкленды. Первым традицию рода нарушил Чарльз. Фолклендские острова к тому времени начали заселять английские колонисты. Закон и власть помешали Чарльзу найти покой у родных могил.

Чарльз был последним из Дэвисов, родившихся и умерших пиратами.

Пройти жизненный путь отца и дедов Джону не было суждено. Его великолепная «Флайин стар» не пенила морей и трех лет. Позже ему казалось, что он дал своему кораблю роковое имя. Летящая звезда долго не светит.

В апреле 1887 года после двухмесячного крейсирования в Атлантике «Флайин стар» прошла проливом Дрейка, направляясь к островам Паумоту. Там, на атолле Тикахау, у Джона была одна из его береговых баз.

Где-то за южным тропиком им встретилось североамериканское торговое судно, шедшее в таитянский порт Папеэте. Хотя из Атлантики бригантина возвращалась с приличным «уловом», пираты считали, что упускать богатого янки не стоит.

Среди прочей добычи оказались бочки с ромом. Джон приказал закрыть их в продовольственном трюме — иначе его люди напились бы до беспамятства. Если в море бригантина не лежала на дрейфе, он не пил сам и не позволял напиваться другим.

В те дни ему нездоровилось, ныла свежая пулевая рана в левом плече. Это плечо у него было прострелено дважды.

Когда ограбленное американское судно осталось за кормой, Джон, передав управление бригантиной своему старшему помощнику, удалился к себе в каюту. Плохое самочувствие у него всегда вызывало желание побыть в одиночестве. Он мог сутками не выходить из каюты и никого не принимать, даже стюарда. Ел бекон с сухарями, запивая лимонным или апельсиновым соком.

«Флайин стар» шла своим курсом. Так думал Джон. Его не беспокоили, и он был уверен, что на корабле все в порядке. Только на следующий день к вечеру, когда бригантину начало сильно качать, он свистнул в переговорную трубу к рулевому. Ему не ответили.

В недоумении капитан поднялся на мостик. Паруса бригантины надувал штормовой ветер. Однако на корабле не было видно ни одной живой души. Бригантиной никто не управлял. В спицы рулевого колеса, чтобы оно не болталось, кто-то воткнул обломок рея.

Ошеломленный Джон бросился в кают-кампанию. Он уже догадался, что произошло.

Бочки с ромом команда «Флайин стар» все-таки открыла и теперь была мертвецки пьяна. Кроме капитана, единственным трезвым человеком на бригантине оставался только Том Морган — двенадцатилетний мальчишка, которого пьяные пираты заставили себе прислуживать.