Повести разных лет - [43]
Четыре юнкера грузин лейб-гвардейского Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества конвоя, по два в ряд.
Их Императорские Высочества княжны Романовские, герцогини Лейхтенбергские: Мария и Евгения Максимилиановны, с наставницей, в парадной карете цугом в шесть лошадей; у каждой лошади по конюшенному служителю, с правой стороны экипажа шталмейстер, а с левой камер-паж, за ними два конюха, верхами.
2-й взвод лейб-гвардейского Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества конвоя.
Статс-дамы и камер-фрейлины.
Фрейлины Их Императорских Величеств.
Гофмейстерины Их Высочеств.
Первые чины Двора.
Фрейлины Их Высочеств.
Вторые чины Двора.
Дежурные камергеры.
Дежурные камер-юнкеры.
Конюшенный офицер верхом.
Шесть конюхов верхами.
3-й и 4-й взводы лейб-гвардейского Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества конвоя.
Все чины придворные — в парадных кафтанах, дамы — в русских платьях. Лакеи, кучера, форейторы и конюхи — в статс-ливреях.
1932—1933
ПЛЕМЕННОЙ БОГ
Озорная повесть
От автора
Не без колебаний включил я в сборник эту раннюю повесть. Слишком видны в ней литературные следы своего времени — увлечение словесной игрой, эксцентричными образами, всяческим, как говорили тогда, остранением. Сейчас молодые писатели посерьезнели, они так не пишут. И правильно делают.
Не стану оправдываться и объяснять, откуда являлись, чем вызваны были излишества. Скажу только, что заранее не придумывал замысловатую форму, чтобы втиснуть в нее случайное содержание. Происходило скорее обратное. Я писал, пытаясь как можно полнее выразить то, что являлось, на мой взгляд, сущностью заинтересовавшего меня человеческого характера. Мне казалось, именно его особенности подсказывают особенности сюжета и стиля.
Разумеется, мне хотелось все заострить, преувеличить, отсюда пережим, перекос, — автора, что называется, заносило. Но если бы кроме штук и фокусов в повести ничего не было, я бы не решился представить ее на суд сегодняшнего читателя. Главное для меня в ней — мысль о том, как по-разному, с каким разным чувством ответственности люди вступают в самостоятельную жизнь.
В повести я пылко обрушивался на общественную ребячливость моего героя, смеялся, издевался над ним, подверг жестокой встряске. Но я отнюдь не считал его пустым, никчемным и всерьез верил, что из него может выйти толк. Этот веселый, способный парень нравился мне уже тем, что не корчил из себя избранную личность. Я знал, что он честно и бескорыстно, без громких слов — наоборот, с избытком смеха и шуток! — любит свою страну, свою революцию. Но так как любовь эта бывала порой действительно легкомысленна, она заводила его на путь странных и даже нелепых приключений…
К чему это привело, читатель узнает, дочитав до конца повесть. При этом, возможно, он оглянется на свою юность (давнюю или недавнюю, в зависимости от возраста), увидит какие-то знакомые черты сверстников, а быть может, и свои личные… И уж конечно не раз вспомнит о наших вечных тревогах и спорах по поводу молодежи. Собственно, эти споры и подстрекнули меня попробовать воскресить для сегодняшнего читателя «Племенного бога».
Был и еще один довод для публикации этой повести. Изображенные в ней баптисты, их «уловление человеческих душ», наивность рядовых соблазненных и циничный карьеризм главарей с их ближайшими помощниками существовали не только в 1929 году (время действия повести) — в том или ином обличий они существуют и теперь. Мне показалось полезным напомнить читателю о живучести религиозных сект, о способности их ко всяческой мимикрии, а следовательно, о необходимости уметь дать д у х о в н ы й коллективный отпор этому гибкому и ловкому противнику. Кстати добавлю, что в этих главах я ничего не сочинил, не преувеличил: проповеди, песнопения, листовки, миссионерские документы — все это подлинное и говорит само против себя лучше, чем любая удачная пародия.
1965
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Вчера поселился там какой-то чудак. Он не давал Загатному спать: бегал, стучал, звенел — делал бог знает что.
Не вытерпев муки, Ефрем пошел за советом к квартирной хозяйке.
Но Фанни Яковлевна уже спала.
Ефрем вернулся ни с чем.
К его удовольствию, едва он открыл к себе дверь, все утихло.
Прошло минут десять, бесчинства не возобновлялись, Ефрем прилег на кушетку, но спать расхотелось.
Тогда он стал думать.
О чем?
Сейчас утром, рассматривая в зеркале свое ухо, в которое заполз вчера клопик-жучок и до полуночи там баловался, Ефрем вспомнил все, и все оказалось не очень веселым.
«То-то и есть, — подумал Ефрем, — сегодня увидимся, решить нужно раньше».
Календарный листок он всегда обрывал вчерашний сегодня, — новый день казался печатным сюрпризом.
Нечаянно сорвал сейчас два.
«Двенадцатый год революции. Февраль, 3. Терентий, Колумба. «Но комсомольцем останусь, юный, навсегда» — Безыменский. Двенадцатый год революции. Февраль, 4. Христофор и Конкордия. Вздутие живота у телят… Расход зерна на кумышку у вотяков достигает…»
Комната оставалась вчерашней. Без труда, толкотни помещались в ней вещи, какие хотел Ефрем видеть: стол стоял близко, клей лежал близко — осталось подклеить листок на прежнее место.
