Повести. Рассказы. Стихотворения - [18]

Лошадь у Гертруды была тяжеловатая и не быстрая, но надежная, и хоть ломовая, а спокойная на ходу. Если бы не это, такая женщина, как Гертруда, не отважилась бы пуститься верхом в дальний путь, — да еще с полупарализованной рукой. Было уже около восьми, когда она остановила лошадь, чтобы дать ей отдышаться, на последнем холме перед Кэстербриджем, там, где Эгдонская степь сменяется распаханными долинами.

Подъезжая к городу, Гертруда остановилась перед прудом, который называли «камышовым». С двух сторон к нему примыкали живые изгороди, а посредине проходил барьер, перерезавший его на две половины. Над этим барьером видна была вдали зеленая низина, за ее деревьями поднимались крыши домов, и среди них — белый фасад тюрьмы графства. На плоской крыше этого здания двигались темные пятнышки: должно быть, рабочие, что-то там сооружавшие. У Гертруды по спине пробежал мороз. Медленно стала она спускаться вниз и скоро очутилась среди засеянных полей и пастбищ. А еще через полчаса, уже в наступавших сумерках, добралась до «Белого Оленя», первой городской харчевни на этой дороге.

Появление ее никого особенно не удивило: в те времена жены фермеров ездили верхом гораздо чаще, чем теперь. Впрочем, надо сказать — за чью-либо жену ее никто не принимал: трактирщик, например, был уверен, что это какая-то девица легкого поведения приехала, чтобы завтра поглядеть на казнь. Ни Лодж, ни его жена никогда не ездили в Кэстербридж на базар, и Гертруду здесь никто не знал. Сходя с лошади, она заметила у дверей шорной лавки, немного повыше трактира, толпу мальчишек, с жадным интересом заглядывавших внутрь.

— Что там такое? — спросила она у трактирщика.

— Там шорник готовит веревку на завтра.

Молодая женщина вздрогнула и невольно прижала к себе больную руку.

— После казни веревку эту продают по кусочкам, — продолжал трактирщик. — А вам, мисс, если хотите, я и задаром достану.

Гертруда поспешно отказалась — у нее было странное и жуткое ощущение, что судьба несчастного осужденного каким-то образом тесно связана с ее судьбой. Она попросила отвести ей комнату на ночь и, оставшись одна, погрузилась в размышления.

До этой минуты она весьма смутно представляла себе, как проберется в тюрьму. Вспомнились слова колдуна. Он намекнул, что пропуском ей может послужить ее красота, хотя и несколько поблекшая. Но к кому же обратиться? По своей неопытности Гертруда очень мало разбиралась в тюремных порядках. Она слыхала, что есть главный шериф графства и его помощник, а о другом начальстве не имела понятия. Одно она знала — что в тюрьме есть палач, и к нему решила обратиться.

VIII Хижина у реки

В те времена, да еще и в позднейшие годы почти в каждой тюрьме был свой палач. Расспросив людей, Гертруда узнала, что кэстербриджский палач живет в уединенной хижине у глубокой и тихой реки под утесом, на котором стояла тюрьма. Жена Лоджа и не подозревала, что это та самая река, которая в своем дальнейшем течении орошает луга Стиклфорда и Холмстока.

Переодевшись и в спешке не успев даже поесть и попить (она не могла быть спокойна, пока все не выяснит), Гертруда пошла по тропинке вдоль реки к домику, указанному ей какимто мальчишкой. Проходя неподалеку от тюрьмы, она различила на плоской крыше над воротами прямоугольник, четко рисовавшийся на фоне неба, — там-то она и видела, подъезжая к городу, какие-то передвигавшиеся темные точки. Она поняла, что это за сооружение, и торопливо пробежала мимо. Еще сотня шагов — и она очутилась перед жилищем палача. Оно стояло у самой реки, почти рядом с плотиной, где неумолчно шумела вода.

Гертруда стояла в нерешимости. Вдруг дверь распахнулась, из хижины вышел старик со свечой, заслоняя рукой ее огонек. Заперев дверь снаружи, он подошел к деревянной лесенке у задней стены и стал подниматься по ней: должно быть, наверху у него была спальня. Гертруда поспешила за ним, но, пока она добежала до лестницы, старик успел взобраться наверх. Она окликнула его, напрягая голос, чтобы быть услышанной сквозь шум воды. Старик глянул вниз и спросил:

— Чего вам?

— Мне надо поговорить с вами. Одну минутку.

Огонек свечи, как ни был он слаб, осветил ее умоляющее, бледное лицо, и Дэвис (так звали палача) стал спускаться вниз по лесенке.

— А я собирался уже лечь спать, — сказал он. — У меня правило ложиться с курами и вставать с петухами. Но не грех и повременить минуту ради такой красотки, как вы. Войдите.

Он отпер дверь и первый прошел в комнату.

В углу стояли орудия его повседневного труда, свидетельствовавшие, что Дэвис в свободное время работает на огородах. Угадав, вероятно, в Гертруде сельскую жительницу, он сказал:

— Вы хотите нанять меня на работу? Но я не могу никуда ехать, я никогда не выезжаю из Кэстербриджа, кто бы ни звал, — люди знатные или простые. Ведь главное мое занятие — служба по судебному ведомству, — с важностью пояснил он.

— Знаю, знаю. Оттого я и пришла. Завтра…

— Ага, я так и подумал! Ну, в чем же дело? За веревкой ко мне ходить незачем — люди постоянно за этим приходят, а я им говорю, что любая веревка помогает человеку, если как следует закрепить петлю пониже уха. Но, может, тот бедняга приходится вам родственником? Или (палач окинул взглядом ее платье) он у вас служил?