Повести. Рассказы - [22]

Оля с тревогой посматривала на меня и даже спросила, уж не болен ли я? Может быть, мне лучше пойти домой и отдохнуть?

Но вот наконец она повела в перевязочную последнего больного — ворчливого, капризного старика, который отхватил себе топором указательный палец.

Я вымыл руки и подался домой.

К счастью, Симы не было дома, значит, можно было не совершать неторопливый, немного торжественный обеденный ритуал, который она так любила. Я почти на ходу проглотил две котлеты, причем вторую без хлеба, чтоб побыстрее, схватил удочки, «Вестник хирургии» и устремился на реку…

Не шел, а несся по лугу, насвистывая победные марши. Но чем ближе подходил к Поповой яме, тем менее победными становились они. Я засомневался, согласится ли Степан. А потом подумал: если не согласится, тоже хорошо. Скажу Конопушке и Божедомову, что я — паинька, послушал их мудрого совета и операцию делать не буду.

…Рыбалка была скучная. Рыбаки не сидели каждый у своих удочек, а собрались на обрыве и, наверно, рассказывали анекдоты.

Степан спал вниз лицом на разостланной у воды шинели. Он мог спать в любое время суток, в любых условиях: на солнцепеке, когда дышать от жары было нечем, ночью, когда неимоверно грызли комары. Ему все равно…

Если уж Степан спал — значит, точно, рыбалка пустая.

И только Жмот, как обычно, полулежал в своей лодке, пожевывая распаренную пшеницу, и не сводил глаз в кончиков удилищ, со стоячих поплавков.

Я разбудил Степана.

Он, щурясь на меня заспанными глазами, пробормотал что-то невнятное, а потом пошел к воде, нагнулся, плеснул несколько пригоршней себе в лицо и пришкандылял к землянке, бормоча:

— Не вытерпел! По рыбе соскучился или?..

— По тебе.

Степан засмеялся, заскрипел своим сипатым, заспанным голосом, стал вытираться тряпицей, отдаленно напоминавшей полотенце.

— Здоров брехать, — сказал он, — вот уж здоров! От меня-то чего прячешься? Я тебе верный человек. Вернее в Ключевом не будет.

— Ладно. Спасибо… Была?

— Верхом на коне вчера проскакала. Так, только кинула сюда глаза и… в галоп. А что ж, Петя, как оно у вас будет-то?

Степан первый раз назвал меня Петей, первый раз ласковое слово произнес при мне.

— Ладно, об этом потом, а сейчас вот о чем поговорить надо… Присядем.

Мы сели на бугорок у землянки.

Я возможно проще рассказал о сущности его болезни, о старом методе лечения, а потом раскрыл журнал и стал рассказывать о новом.

Читал выдержки из статьи, показывал рисунки, фотографии…

Сначала он слушал внимательно, напряженно. Вслушивался в медицинские термины, будто в их звуках было заключено нечто важное для него. А потом стал отвлекаться, задумываясь о чем-то, и наконец совсем перестал слушать.

Лицо его побледнело, покрылось крупными каплями пота и выражало растерянность, страх.

— Ты чего, Степан?

— И, говоришь, нога будет совсем хорошая? Прямо… здоровая?

— Да.

— Что ж я тогда делать стану?.. Со здоровой ногой-то?..

— Прыгать, плясать, — пытался пошутить я.

Он не обратил внимания на эту шутку, ровно не слышал.

— Жить как стану?.. Ведь по-скотски-то, как теперь живу, нельзя будет. А как?!.

— Работать пойдешь.

— Куда-а?..

С такой тоской в глазах произнес он это коротенькое слово, что даже мне стало больно.

— Я и умел-то всего быть школьником да артиллеристом… А что такое работа?.. Вот говорят: «на работу не опоздать бы», «выходной день», «трудовая книжка», «хорошая специальность». Что это такое? Не знаю… А мне почти уже сорок лет. Пацаночки моих сынов меня дедушкой зовут… Куда пойду?.. Пенсию заберут…

Я не думал над этим и не мог ему ответить.

Знал я Степана хмурым, грубоватым человеком, чем-то схожим с придорожным замшелым камнем. Может, своей угловатостью, одиночеством и какой-то полупещерной жизнью? И вот теперь передо мной сидел совсем другой человек — обездоленный и беззащитный, с пораненным сердцем, зябко съежившийся, так нуждавшийся в тепле… Мне показалось, его обязательно надо обнять и сказать что-нибудь ласковое. С женщиной это сделать было бы просто, а как быть с мужчиной? Да еще с таким…

И все-таки я обнял его. Неловко как-то, будто деревянными руками.

— Э-э, Степан, пусть она раньше получится. Нога-то. А потом мы с тобой такое завернем — гай-гай!..

— А она, может, еще и не получится? — так обрадованно спросил Степан, будто в моей неудаче крылось его спасение.

— Может, все может! — тоже почему-то обрадованно воскликнул я. — Так согласен?

— Согласен! Хрен с ним!

В субботу я тайком положил Степана в больницу, а в воскресенье сделал ему операцию. Ассистировала мне Оля.

Получилось, как я и ожидал, все хорошо: и Степан вел себя на операционном столе великолепно, даже весело, и я работал с воодушевлением.

Теперь оставалось ждать, когда он поднимется с постели.

И я ждал…

С р е д а.

Степан чувствует себя хорошо. Балагурит, рассказывает анекдоты чуть ли не двадцатилетней давности. Его соседи тоже вспоминают давние времена. И если послушать их разговоры, анекдоты, то можно подумать, что находишься в палате госпиталя времен Отечественной войны.

Под вечер пришла ко мне женщина и попросила разрешения на свидание с больным Ивановым.

— Каким Ивановым? — спросил я.

— Степаном Ильичом.