Повести. Рассказы ; Дочь оптимиста. Рассказы - [40]

В ту памятную субботу скакал ее кумир Тод Слоан и выиграл два заезда. Миранда жаждала поставить свой доллар на Тода, но отец сказал: «Нет, детка. Сегодня ты должна поставить на лошадь дяди Габриэла. Придержи свой доллар до четвертого заезда и поставь на Мисс Люси. Выдача будет сто к одному. Представляешь, вдруг она придет первой».

Миранда прекрасно знала: таких ставок — сто к одному — не бывает. Она надулась, измятый доллар у нее в руке стал влажным и теплым. Она уже выиграла бы три доллара, если бы поставила на Тода Слоана. Мария сказала благонравно: «Нехорошо ставить против дяди Габриэла. А так наши деньги останутся в семье». Миранда скорчила ей гримасу, выпятила нижнюю губу. Паинька Мария не стала с ней препираться. Только презрительно сморщила нос.

Они вручили свои доллары букмекеру перед четвертым заездом, и тут из нижнего ряда, через головы зрителей, огромный краснолицый толстяк с длиннющими косматыми бурыми с проседью усами окликнул:

— Эй, Гарри!

— Боже милостивый, да это Габриэл! — сказал отец.

Он поманил усатого, и тот стал пробираться к ним сквозь толпу, тяжело ступая по отлогому проходу. Мария с Мирандой смотрели во все глаза, потом уставились друг на друга. «Неужели это и есть наш дядя Габриэл? — говорили их взгляды. — Неужели это романтический красавец, поклонник тети Эми? Неужели это он написал про тетю Эми стихи?» И о чем только думают взрослые, когда рассказывают свои сказки?!

Дядя Габриэл оказался очень толстый, рыхлый, в голубых глазах красные прожилки, взгляд унылый и жалостный, а громкий невеселый смех больше похож на стон. Вот он стоит над ними, высоченный, как башня, и кричит отцу:

— Ей-богу, Гарри, мы тысячу лет не видались. Ты бы хоть приехал поглядел на лошадей. А ты все такой же, Гарри, как живешь, а?

Оркестр грянул «За рекою», и дядя Габриэл стал кричать еще громче:

— Пойдем-ка отсюда! Чего ты уселся со сквалыгами, тут все ставят по грошику!

— Не могу! — закричал в ответ отец. — Я пришел с дочками. Вот они.

Дядя Габриэл благосклонно вперил в них мутный, рассеянный взгляд.

— Славная парочка, Гарри! — прогремел он. — Хороши как картинки. Сколько им?

— Уже десять и четырнадцать, — сказал отец. — Несуразный возраст. Прямо клубок змей, — похвастал он, — сплошь ядовитые зубы. Никакого сладу с ними нет. — И он легонько распушил Мирандины волосы, будто хотел их взъерошить.

— Хороши как картинки, — вопил дядя Габриэл, — но обеим вместе далеко им до Эми, верно?

— Верно, далеко, — во все горло согласился отец, — но они еще не оперились!

«За рекою, за рекою ждет меня моя любовь», — томно выводил оркестр.

— Мне пора! — заорал дядя Габриэл. Девочки были совсем уже оглушены и растерянны. — У меня не жокей, а проклятье, Гарри, вечно мне не везет. Хоть привязывай его к седлу. Вчера свалился со Скрипача, так-таки и шлепнулся задом. Помнишь Мисс Люси, кобылу, на ней ездила Эми? Так вот, это ее тезка, Мисс Люси четвертая. Только с первой ни одну не сравнить. Сиди, где сидишь, я живо обернусь.

— Дядя Габриэл, — расхрабрилась Мария, — скажите Мисс Люси, что мы на нее поставили.

Дядя Габриэл наклонился к ней, девочкам показалось, что на глаза его под распухшими веками навернулись слезы.

— Благослови тебя Бог, милочка! — завопил он. — Я ей скажу.

И он ринулся вниз через толпу, костюм на нем мешковатый, широченная спина кажется немного сгорбленной, над воротником выпирает валик жира.

Миранда с Марией, приуныв от стольких разочарований, от первой встречи с дядей Габриэлом, который выглядел совсем не романтически и разговаривал так грубо, сидели понурые и на скачки даже не смотрели: все надежды рухнули, доллары пропали, на сердце камень. Они и не пошевельнулись, пока отец не перегнулся и не потянул их за руки. «Смотрите за своей лошадью, — наскоро предупредил он. — Смотрите, Мисс Люси идет к финишу».

Девочки вскочили, взобрались на скамью, все у них внутри задрожало так, что они не сразу разглядели — тоненькая стрелка цвета красного дерева промелькнула мимо судейской трибуны, только на голову впереди, и все же, все же Мисс Люси, их милая, прелестная Мисс Люси, лошадка дяди Габриэла, выиграла, выиграла! Они прыгали, хлопали в ладоши, шляпы свалились за спину и держались только на резинках, волосы растрепались. Хриплая медь оркестра взорвалась оглушительным «Ай да молодка!», а толпа взревела так, что показалось — рушатся стены Иерихона.

Девочки, обе как в тумане, снова сели, а отец пытался поправить на них шляпы, потом достал носовой платок, мягко сказал Миранде: «Ну-ка высморкайся» — и заодно утер ей глаза. Потом распрямился и встряхнул дочерей, выводя их из оцепенения. Он улыбался, вокруг глаз прорезались веселые морщинки, и заговорил он с ними точно учтивый кавалер со взрослыми молодыми особами.

— Пойдемте засвидетельствуем наше почтение Мисс Люси, — сказал он. — Сегодня она героиня дня.

Лошади возвращались к конюшне мокрые, в клочьях пены, будто их мыли с мылом, бока ходили ходуном, ноздри раздувались. Жокеев отпустило напряжение, они сидели сгорбясь, только чуть покачивались в такт шагу лошади, и лица спокойные. Миранда мысленно отметила это на будущее — значит, вот как возвращаешься после скачек, непринужденный и невозмутимый, все равно, победил ты или потерпел поражение. Мисс Люси вернулась последней, и те, кто ставил на нее и выиграл — всего-то горсточка, — стали аплодировать ей и криками приветствовали жокея. Он улыбнулся и приподнял хлыст, взгляд его и сморщенное, темное от загара лицо оставались бесстрастны. У Мисс Люси из ноздрей шла кровь, две густые красные струйки запеклись на верхней губе и на нижней — такой круглой, бархатистой, Миранде казалось, нет на свете губ милее. Взгляд у лошади был дикий, колени дрожали, при каждом вдохе она всхрапывала.