Повести. Рассказы ; Дочь оптимиста. Рассказы - [296]

— Что, ма?

— Несправедливо… когда тебе капают воду на язык…

— Старая сорока! Понадобилось ей про это писать.

— А слово… — продолжала тетя Этель, — слово было «фигли-мигли», ф-и-г-л-и — фигли, дефис, м-и-г-л-и — мигли, фигли-мигли.

— Ей там в глуши делать нечего, вот она и пишет нам от скуки.

— Прежде, помню, у нее часто бывали всякие причуды, — очень четко проговорила тетя Этель, будто очнувшись от сна. — И как знать, может быть, она поступила правильно… Может быть, девушка правильно поступает, что не выходит замуж, если для этого не создана.

— Тетя Этель! — вскричала я. Кэт, легко соскользнув с ручки кресла, молчала и тотчас, словно я что-то добавила, повернулась кругом, шаркнув голой пяткой по циновке, и, вскинув руку, дурашливо отдала честь.

— Ну-ка найди мне ее письмо, Кэт. Где оно? — Тетя Этель стала шарить под доской для пасьянса и под подушкой. Она нашла эту маленькую карточку с золотым обрезом, тряхнула ее, взвесила на ладони и сказала: — Ужасно, что она столько времени сидит у него на шее, вот что меня больше всего тревожит. Он всегда был такой деликатный… и все-все его близкие, кроме нас, уже покоятся на кладбище, здесь или в Нью-Йорке.

— Мама, я принесу тебе воды.

— Дайси, я должна заставить тебя съездить в Минго.

— Но я же и сама хочу поехать!

Она недоверчиво посмотрела на меня. Кэт поднесла ей стакан воды, в нем постукивала льдинка.

— Да, чтоб не забыть, Кэт… Непременно, если вы туда сегодня соберетесь, возьмите с собой торт «Леди Балтимор». Малышка Дай будет его держать, а ты веди машину. Бедная Сестрица Энн готовить не умеет, но покушать любит. Так пусть она покамест угощается. И скажи Рейчел, пусть найдет в кладовке банку маринованных помидоров… Кто же замаринует их на будущий год…

— Если ты так будешь говорить, — сказала Кэт, — мы выедем сию же минуту, в самое пекло. А я-то думала, какой сегодня хороший день.

— Он и есть хороший. Чудесный! А вы, девочки, совсем распарились от жары, марш наверх и примите ванну. Вы собираетесь к Сьюзен, я же знаю. — Кэт медленно склонилась над матерью, поцеловала ее и убрала стакан. — Кэт, хоть бы раз мне увидеть его! Каким он был прежде… И Минго… Дядюшка Теодор… Покой… Послушай, передай дяде Феликсу привет от меня. Он же мой дядя Феликс! И не говори, почему я не приехала. Это его еще больше огорчит.

— А какая у него болезнь? — вдруг оробев, спросила я. Ведь у всего, даже самого страшного, есть название, и я хотела знать.

Тетя Этель улыбнулась нерешительно, посмотрела на меня, словно бы ей запретили говорить мне об этом, а потом сказала:

— Старость… А Сестрица Энн лентяйка, бездельница! — Она заплакала. — Ты это из меня вытянула! Никогда она не умела ни готовить, ни шить, ничему не хотела учиться. Цветик полевой! — И тетя Этель вдруг показала нам две гладенькие белые ладошки так решительно и отчаянно, как девушка показывает их гадалке, потом рассеянно глянула на них и опустила. — Просто у нее нет никого — в том-то и горе. А ей кто-то нужен.

— Тише! А то она потом сюда явится, — припугнула нас Кэт, и мы опять заулыбались.

— Пустая у нее душа, — делилась с нами тетя Этель и внимательно посмотрела на меня: могу ли я по молодости лет понять, что это значит. — Ах, до чего же вы, девочки, разные! Нет, нет, вы мне ничуть не мешаете. Мне хорошо, когда вы тут, и я не хочу себя этого лишать. Ладно, оставайтесь дома, поедете в воскресенье. Пусть все идет своим чередом. — Тетя Этель закрыла глаза.

— Внимание! Внимание! — пропела Кэт.

Рейчел — она считала, что розы надо срезать в самую жару, и некому было помешать ей, потому что мы с Кэт забывали об этом или слишком поздно вставали, — внесла в спальню полную вазу роз.

Розы тети Этель были в самом цвету. Взгляд Рейчел выражал удовлетворение, которое, казалось, ничто на свете не могло бы нарушить. Она прошествовала с вазой в руках по всей комнате, мимо нас, ахающих от восторга, падающих в обморок, обошла вокруг кровати, поставила вазу на столик возле тети Этель и удалилась обратно в кухню.

— Рейчел хочет, чтобы вы поехали. Хорошо, так передайте дяде Феликсу… — Тетя Этель повернулась к розам и простерла над ними свою маленькую ручку. — Да, да, непременно отвезите их ему… Вот эта — «Сувенир Клаудиуса Пернэ», а это «Русалка», «Мэри Уоллес», «Серебряная луна», ну а вот эти три — «Этуаль», о, а это «Герцогиня де Пенаранда», а это «Грюсс ан Аахен» — он сам же и вырастил ее для меня бог знает сколько лет тому назад, а вот это мой «Вьющийся Тор». Боже мой! — И, не отводя глаз от этой розы, тетя Этель вздохнула. Какое-то мгновение она молча смотрела на цветы. А они вырывались из вазы, ее розы, пышные, будто опьяненные своим же ароматом и яркостью, и свежие стебли их с бледными шипами, две минуты тому назад угодившие под нож Рейчел, просвечивали сквозь граненое стекло.

— Воскресенье всегда самый жаркий день, и вот что я вам скажу: поезжайте-ка в Минго сегодня, что бы вас там ни ждало.

И снова, по-стариковски — прежде с ней никогда этого не случалось, тетя Этель никогда ничего не забывала, — она заговорила о том, с чего начала.

— Хорошо, мама! — сказала Кэт.

— Тетя Этель, а не лучше ли будет для всех, если его перевезти в городскую больницу? — спросила я со всей серьезностью жительницы большого города.