Повести о чекистах - [16]

— Павел Игнатьевич, не показывал ли Домнин иностранные книги или вещи? — Павлов помнил, что Гротт передал Домнину сверток, похожий на книгу.

— Вещей не видел, а книгу он показывал. — Щербинин потянулся за папироской, закурил. — Это было месяца два тому назад. Я зашел к Николаю Николаевичу и увидел у него на столе красиво оформленную книгу, взял ее в руки, полистал. Книга на английском языке, и я, естественно, спросил, что за книга? Николай Николаевич сказал, что эту книгу он купил у одного американского коммерсанта, с которым случайно познакомился в Сочи. В ней, говорил он, есть раздел об американской армии: принципы формирования, структура, организационное построение… Он готовил диссертацию об армии США, и такая книга ему была очень нужна.

— Не называл ли он фамилию американского коммерсанта?

— По-моему, не называл.

— И последний вопрос о Домнине. Скажите, Павел Игнатьевич, честно, по-партийному, каковы политические убеждения Домнина?

— Могу с уверенностью отнести к нему слова, которые обычно пишут в аттестациях: «Социалистической Родине и партии Ленина — предан». — Щербинин снова посмотрел на часы.

— Вы спешите, Павел Игнатьевич? — спросил Павлов.

— Как вам сказать. Дел у нас всегда невпроворот. А что, у вас еще есть вопросы ко мне?

— Есть. Хотелось бы еще услышать ваше мнение о подполковнике Сарычеве.

— Гм! Тут дело посложнее. — Щербинин задумался на несколько секунд. — Ну что могу сказать о нем? Как командир авиаэскадрильи Сарычев на своем месте: энергичный, требовательный, исполнительный. Не считаясь со временем, лично участвует в выполнении самых ответственных поручений…

— Товарищ полковник, — спросил Павлов, — а не замечали вы, чтобы Сарычев сам напрашивался на выполнение таких поручений?

— Вначале, может быть, было и так, а потом это стало правилом. Я одобрял его действия.

— Нам непонятно, какое отношение имеет командир авиаэскадрильи, скажем, к недавней разгрузке железнодорожного эшелона. А он присутствовал.

— Это моя инициатива. Эшелон большой, сил не хватало. Степан Ильич попался мне на глаза, и я пригласил его.

— Как он воспринял ваше приглашение?

— Без восторга. Вроде бы даже обиделся: был день рождения жены, а я, получилось, нарушил семейное торжество.

— И еще один вопрос: рассказывал ли вам Сарычев о поездках в Японию?

— Да, конечно. Много рассказывал о Японии, о встречах с американскими офицерами. Я не интересовался обстоятельствами, полагая, что то были деловые встречи.

— Вы сказали, с Сарычевым дело сложнее. Что вы имели в виду?

— Вот что: Степан Ильич не всегда правильно строит взаимоотношения со своими подчиненными. Ко мне поступали жалобы, что он не считается с мнением других; за все берется сам, не доверяя другим пилотам (в этом видят карьеристские замашки); отвлекает личный состав на неслужебные дела.

— Какие именно?

— По воскресеньям, впрочем, случалось и в рабочие дни, личный состав эскадрильи, свободный от службы, использовался на общественных работах: на заготовке саманного кирпича, посадке деревьев, штабелевке дров, выгрузке угля…

Конечно, это вызывало недовольство и, как говорили летчики, наносило ущерб боевой и политической подготовке.

— А разве личный состав других подразделений не участвовал в таких работах?

— Участвовал, конечно. Но подполковник Сарычев безотказен, и не исключено, что его подразделение использовалось чаще других. Ведь как подчас получается: кто хорошо везет, на того больше и накладывают.

— Ну что ж, спасибо, Павел Игнатьевич. У меня есть одна просьба к вам — ограничить личное участие Сарычева в ответственных операциях. На самом деле, чрезмерное рвение командира порождает нездоровые настроения в авиаэскадрилье.

— Хорошо, Владимир Васильевич, я учту ваше замечание.

Вернувшись в отдел, Павлов рассказал мне о результатах разговора с полковником Щербининым. Мы обменялись мнениями и сошлись на том, что Домнин на самом деле мог не знать, с кем встречался в Сочи; Гротт назвался коммерсантом, и он поверил ему.

А вот поведение Сарычева, его стремление во что бы то ни стало лично участвовать в выполнении наиболее важных поручений командования, настораживало, хотя не давало оснований делать определенные выводы.

В конце недели поступили дополнительные сведения о Сарычеве, которые усилили наши подозрения.

Были получены показания подполковника Чижова, служившего вместе с Сарычевым в отдельном авиационном отряде при Советской части Союзного Совета для Японии.

Чижов рассказал о таком факте: в ноябре сорок шестого года он и Сарычев были в гостинице «Империал» на квартире у полковника Бека, работавшего при штабе командующего союзными войсками Макартура. До Чижова доходили слухи, что Бек — бывший белогвардейский офицер, эмигрировавший из России.

После ужина Бек и Сарычев уединились в другой комнате, оставив Чижова со словоохотливой хозяйкой, которая расспрашивала его о жизни в Советском Союзе, с грустью вспоминала о прошлом России.

Как показалось Чижову, у Сарычева были приятельские взаимоотношения с Беком. Когда они возвращались в свою гостиницу, Чижов спросил Сарычева: «Ты что, дружишь с Беком?» — «Какая там дружба, — ответил Сарычев, — по работе связаны, иногда достаю через него хорошие американские сигареты и виски».