Повести наших дней - [191]
— Твои слова как иглы, как степной буран. Но ты продолжай! Ты высказал то, что я собирался сказать тебе сегодня! — стыдясь поднять взгляд, говорю я сыну.
Но он вдруг замолчал и затем с хорошей усмешкой заметил:
— Так чего же мне продолжать, если ты и сам все решил правильно. Конечно, ты решил это с большим опозданием, но ведь и я, папа, только сегодня заговорил с тобой… Понимаешь, я все думал, что поведение матери уже не может отразиться ни на мне, ни на тебе, а сегодня там, у Проворного родника, я понял, что может отразиться, да еще как! Боль за тебя и за себя вошла вот сюда, — указал он на грудь. — Если ты не размежуешься с ней, с ними, то я вправе буду думать, что ты только наставлять умеешь… Но все выяснилось к лучшему. Теперь могу спешить.
Он стал на корточки и что-то начал искать на полках книжного шкафа, где у него были сложены ноты.
— Нашел! — воскликнул он и торопливо посмотрел на часы. — Кое-что мне в этой партитуре не ясно, а хочется, чтобы наш духовой сыграл настоящую классику. Побегу-ка к Илье Петровичу за консультацией. А ты, папа, не обижайся — сказал, что думал…
Он поцеловал меня в щеку и со словами: «Илья Петрович предупреждал, что ему удобно принять меня в шесть часов» — надел фуражку и быстро вышел.
…Варя Ростокина застала меня смущенным. Пришлось во всем признаться ей.
Снимая накидку, она с веселой усмешкой заметила:
— Михаил Владимирович, а ловко Костя вернул тебе твою поучительную правду. Потребовал от папаши слова оплатить делом? Костя всегда был молодцом!
Она потянулась к цветам, понюхала их, спросила, откуда они, такие свежие, в квартире «холостяка»? Я сказал, откуда цветы, и добавил:
— Готовился встретить тебя…
Подходя к столу, чтобы взять один из томов Листопадова, она легким движением пальцев коснулась моих волос:
— В висках — седина, а на пианино — цветы? Если правда, что мне, то — сердечное спасибо.
Она включила свет, поставила ноты и сбросила жакет, засучив рукава темно-вишневого нарядного платья, села за пианино и стала проигрывать донские песни одну за другой.
Я слежу за Варей. Она все дальше и дальше уходит от меня, из моей комнаты, куда-то туда, куда зовут ее песенные мелодии. Она следует за ними и будто покорная и в то же время строгая… Кажется, что пальцы ее наполовину оголенных сердитых рук через клавиши все глубже проникают в самую душу инструмента и неторопливо, бережно вытягивают оттуда широкие созвучия минорного строя. Казачка кручинится по убитому мужу:
Я знаю, что дальше в этой песне следует наказ казака: «Умирал… друзьям приказывал…» В медленно текущую грустную песню, выражающую боль женского сердца, надо теперь внести суровую драму умирающего казака и отразить величавую простоту его слов:
Но как это сделать — трудно! И я понимаю, почему Варе, на минуту приостановившей игру, платье кажется тесным и она еще выше засучивает рукава и заметно вырастает на стуле. И снова пальцы ее настороженно и мягко уходят в глубь инструмента. Лицо начинает бледнеть, и на висках появляются капельки пота.
Я думаю про нее: «Как красив человек в творческом труде!» Я невольно начинаю подпевать, выстукивать ритм песни и как можно четче передавать слова:
…Я зачитываю вставки в рукопись, сделанные минувшей ночью. Варя останавливает меня там, где высказаны мысли Листопадова о художественной ценности разрывов в донской песне.
— Хорошо помню, что говорил он о разрывах вот в этой песне, — замечает она, быстро перелистывает сборник и находит песню «Казак в неволе за решеткой».
В ней повествуется о том, как тесно казаку-невольнику сидеть за решеткой железной. Увидя в окно проходившего станичника, казак-невольник обращается к нему:
— Он говорил, что разрыв на словах «…за решеткою сидеть за желе… за железною» дает право слушателю на широкое толкование слова «железная». Это ударное, подчеркнутое слово и у исполнителя и у слушателя невольно вызовет примерно такие мысли: «А и крепка же эта решетка! Не согнуть и не сломать ее», — вспомнила Варя слова Александра Михайловича. — О разрыве на слове «вы око… вы окошечко» говорил, что он выражает особую нежность невольника-казака к тому самому окошечку, через которое он увидел проходившего станичника… А ведь это и в самом деле так…
И Варя несколько раз проигрывает эту музыкальную фразу мне, тихо подпевающему; как взыскательный учитель ученику, она сердито шепчет:
— Тише! Ну еще тише и нежней, нежней!.. А можешь еще тише и еще нежней?
Час, полтора, два мы живем песенными мелодиями. На подставке то один, то другой том Листопадова…
Возвращается Костя, и стоит ему повесить свою фуражку, как он вникает в наш разговор:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Никулин — талантливый ростовский писатель, автор многих книг художественной прозы.В настоящий сборник входят повести «Полая вода», «На тесной земле», «Жизнь впереди».«Полая вода» рассказывает о событиях гражданской войны на Дону. В повести «На тесной земле» главные действующие лица — подростки, помогающие партизанам в их борьбе с фашистскими оккупантами. Трудным послевоенным годам посвящена повесть «Жизнь впереди»,— она и о мужании ребят, которым поручили трудное дело, и о «путешествии» из детства в настоящую трудовую жизнь.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.