Повести и рассказы - [5]
Когда мы вернулись в Голубую бухту, Марлен распределил обязанности.
Он составил железное расписание.
Веня берёт станции. Каждые четыре часа.
Я веду перепись рыб: где сколько их живёт.
Кая следит за водолазными спусками и заполняет Венины журналы.
Марлен и Дима два раза в день обследуют дно.
Всё по расписанию, и ни шага в сторону!
Кроме того, я должен ВСЕМ ПОМОГАТЬ. Так… Так… Картины я, очевидно, должен писать ночью.
— А ты, кстати, плавать с маской умеешь? — спросил Марлен.
— Не очень… В общем, плохо.
— Тогда смотри!
И он мне показал, как надо плавать.
Надеваешь маску и ласты, ложишься на воду. В маске воздух. Она, как поплавок, держит голову. Дышишь через трубку. Шевелишь ногами. Ласты извиваются, как змеи, и ты плывёшь. Руки свободны для работы.
— Не переплыви сгоряча море! — предупредил Марлен.
В маске, с ластами я сполз за борт. Зашевелил ногами и — поплыл.
Долго плыл. Оглянулся — до шхуны шагов десять.
Так что зря Марлен беспокоился: море я не переплыву. Уж разве что сгоряча.
Вторая ночь.
Я зажёг на палубе огарок свечи и написал письмо.
ПИСЬМО МОРЯКА.
На клочке бумаги. Огрызком карандаша. Под свист ветра и выстрелы пиратов. «Капитан, где моя шпага?..»
Вот что я написал:
Дорогие мама и Зина!
Не удивляйтесь, если письмо будет пахнуть смолой и солью, — пишу на корабле.
Второй день плывём по Чёрному морю. Всё идёт замечательно. Я боялся, что не будет ни одного шторма, но их здесь достаточно. На днях какие-то олухи взорвали в море мину. Я первый бросился за борт, чтобы обследовать дно.
Капитан и Марлен (наш начальник) — парни ничего. Если с ними что-нибудь случится, заменять их придётся мне. Больше некому.
Ваш сын и брат Коля.
Это дурацкое письмо я для чего-то запечатал в бутылку из-под нарзана и бросил в море…
Проснулся я раньше всех.
По бледно-жёлтому небу ползли ватные облака.
Море было тихим и стальным.
Я вышел на корму и начал делать приседания.
— Раз… Два… Раз… Это что такое?
Метрах в десяти от шхуны покачивалась на воде бутылка. МОЯ БУТЫЛКА С ПИСЬМОМ.
Я представил: её вылавливают, раскупоривают и читают вслух письмо.
СГОРЕТЬ МОЖНО СО СТЫДА!
Раздумывать было некогда.
Я перевалился через борт.
Стуча по воде руками, как утопающий, поплыл к бутылке. Цоп!
Холодное скользкое горлышко очутилось в моей ладони.
— Ты что там делаешь?
Сонно протирая глаза, у борта стоял Дима.
Я судорожно глотнул воздуху и скрылся с бутылкой под водой.
Пробка была как камень!
Чуть не плача, я вырвал её зубами.
Буль-буль-буль! Бутылка пошла на дно.
— Уфф!
Я вынырнул, отдышался и, стараясь плыть НЕБРЕЖНО, вернулся на «Триглу».
— Сказочное утро! — бросил я Диме. — Люблю с утра поплавать!
В это утро я отважился пуститься в настоящее плавание.
Я лежал на груди, быстро перебирая ластами, и плыл над подводным лесом.
Дно было покрыто лохматыми, похожими на еловые лапы, водорослями.
Между ними чернели щербатые кривые камни да светились жёлтые россыпи гальки.
Морских рыб я часто рисовал для книг и теперь легко узнавал их.
На камнях сидели ерши — такие же чёрные и щербатые, как камни.
Колченогий краб, смешно взбрыкивая ногами, пробежал по гальке.
Пронеслись стаей кефали — узкие серебристые рыбы, стремительные, как стрелы.
Мягкий, рассеянный свет без теней ложился на подводные леса и скалы.
Это был удивительный, какой-то космический мир.
А я — первый космоплав.
Я плыл, не чувствуя веса своего тела, не видя, где начинается и где кончается толща воды.
Перед моим лицом беззвучно ломалось и распадалось на куски серебристое зеркало.
Это играл свет на волнах.
Когда я вернулся на шхуну, то спросил Марлена:
— Ну как я плыл?
— Ничего, — спокойно ответил он.
Я обиделся.
— В общем, ничего, — повторил наш начальник, — только болтал головой и дрыгал ногами, как курортница.
Я захлопал глазами от неожиданности. Мне казалось, что я плыл ве-ли-ко-леп-но!
Мы работали по расписанию. По железному расписанию, которое составил Марлен.
Мне некогда было вздохнуть. Про кисть и краски я забыл.
Я крутился как белка в колесе.
На свет появились белые мешочки.
ЭТО ТЕПЕРЬ САМОЕ ГЛАВНОЕ.
В каждом мешочке лежала рыбья приманка.
Пахучая-препахучая.
Мешочки я привязывал к шнурам. У каждого шнура были якорь и поплавок.
Шнуры я бросал за борт везде, где останавливалась шхуна.
Я плавал от поплавка к поплавку.
Я вёл рыбью перепись.
Я висел, сгорбившись, в воде и писал.
Тупым гвоздём на алюминиевой пластинке.
Записывал рыб.
Шнур был туго натянут между якорем и поплавком. На каждом шнуре висели три белых мешочка. У самого дна, посередине и у поверхности.
Около мешочка толпились рыбы.
У верхнего — юркая серебристая мелочь.
У среднего — рыба посолиднее, но тоже отливающая серебром.
У самого нижнего — ни на кого не похожие обитатели морского дна. Зелёные и бурые — под цвет камней и водорослей.
Теперь я совсем забыл, что плохо плаваю. Мне некогда было плохо плавать.
Я плавал хорошо.
ВПРОЧЕМ, В СЛУЧАЕ ЧЕГО, СПАСАТЬ МЕНЯ ДОЛЖЕН БЫЛ ВЕНЯ.
Я вывернул один мешочек, и горсть бурых крошек заклубилась около шнура.
Откуда ни возьмись, на них налетела стая чёрных бархатных рыбок.
Хвостик у каждой был раздвоен.
