«Ты не хочешь знать. Зачем тебе это?»
Внезапно подкатывает паника. Грудь сдавило, захлестывает страх. Прочь! Прочь отсюда!
Она неуверенно пробирается к туннелю. Протискивается в него, ползет на четвереньках. Но что это?.. Дальше пути нет?
Наверное, ошибка. Еще недавно тут можно было пробраться, хоть туннель и становился в одном месте поразительно узким.
— Эй! Миссис Эдрик! Вы там?
Нет ответа. Она подумывает протиснуться через завал, похожий на одну цельную глыбу, но голову и плечи просунуть в зазор боится. Вдруг застрянут в этом ужасном месте?
— Эй! Что вы сделали? Помогите мне…
Без ответа. Она старается не впадать в истерику.
— Эй! Эй? Эй?! Что вы сделали? Миссис Эдрик, ау…
Нет ответа. Слышно лишь, как она сама задыхается в панике.
Новым владельцам так надоело то, что она не оставляет в покое их дом, их собственность. Они не нашли другого способа ее остановить. Возможно ли это?
Конечно нет. Что за глупости!
Тем не менее они поднялись к себе наверх. Выключили свет в подвале и затворили дверь. Они уйдут, а их гостья останется здесь, в ловушке. Они замышляли это годами, и к их возвращению крики вдовы станут глуше.
А когда они вернутся во второй и в третий раз, ее жалобный голос вообще замолкнет.
И все равно она зовет на помощь. Она думает: «Возможно, это просто предупреждение. Это чтобы проучить меня, припугнуть».
— Ау! Помогите! Миссис Эдрик! Я больше не вернусь… я прекращу вас «преследовать»… обещаю…
Она умоляет. Она в отчаянии. Но ответа нет. Эдрики ушли и закрыли за собой дверь подвала.
«Ты сама во всем виновата. Что ты себе думала, хотела присоединиться ко мне в могиле? Долговато ты, целых семь лет».
Кислорода все меньше. Мысли путаются. Чтобы занять разум, чтобы занять трясущиеся от страха пальцы, она распаковывает первую коробку полностью — да, это все математические книги, сильно попорченные водой.
В некоторых Джед сделал многочисленные пометки. Неужто этот чудак думал, что такие беглые записи, такие вычисления кому-то нужны?
Вторая коробка выглядит более многообещающе. В подстилке из грязных скомканных газет проглядывает что-то маленькое, усохшее… мумифицированное? Кукла?
Нет, это не человеческий младенец, вдова уверена. Но поразительно похоже.
Или… все-таки человеческий младенец, просто настолько усох, что лицо утратило сходство с человеческим?
Руки трясутся от ужаса, и от возбуждения тоже.
Осторожно она вынимает находку из картонной коробки, стряхивает налипшие газеты. Блестящие жуки бросаются врассыпную, но ей не до них. Она смотрит в сильно попорченное водой выцветшее личико, миниатюрное личико с незрячими глазами… разбитое стекло или пластик, или просто нечто атрофированное, в котором не осталось ничего человеческого. Крошечный нос-пуговица вдавлен, ноздри — две кляксы.
Рот — растерзанное «О», будто у снятой с крючка маленькой рыбки.
— Ах, бедняжка!..
Ее захлестывает волна грусти от бренности всего человеческого и нечеловеческого. Прижав куклу к груди, она баюкает ее, как младенца. К глазам подступают слезы. Кто бы мог подумать, что боль окажется настолько остра? Столько лет, столько дней, но их будто и не было.