Повести и рассказы - [50]

Она ждет, когда он придет. Кстати, который час? Одиннадцать утра.

Если он действительно ее любит, то принесет ей цветы.

Чтобы загладить свою вину, моя сладость. За вчерашнее.

Однажды он сказал, что она единственная из всех женщин, которых он знал, довольная своим телом.

Довольная своим телом. Приятно слышать!

Как она понимает, он имел в виду зрелых женщин. Девочки вполне довольные своими телами, пока они еще маленькие/юные.

Довольны и счастливы.

Я так несчастна. Вернее, я счастлива…

В смысле, я счастлива, да.

Счастлива и довольна своим телом.

Счастлива, когда я с тобой.

И поэтому, когда он придет, она улыбнется ему счастливой улыбкой. Она протянет к нему руки, как будто не испытывает к нему ненависти и не желает ему смерти.

Подняв руки, она ощутит тяжесть своей груди. Увидит, как он жадно вопьется взглядом в ее соски.

Она не крикнет ему: Какого черта ты не пришел вчера вечером, как обещал? Что за скотское отношение? Я человек, а не налипшее на ботинок дерьмо!

Она не крикнет ему: Думаешь, я буду это терпеть? Думаешь, я такая же, как твоя чертова жена? Что я буду просто лежать и терпеть все твои мерзости? Думаешь, женщина не способна ударить в ответ? Думаешь, я не найду способ тебе отомстить?

Оружие мести. Не мужское оружие, а женское: портновские ножницы.

Вполне уместно, что ножницы когда-то принадлежали ее матери. Хотя мама никогда не использовала их так, как, возможно, хотела использовать.

Если она крепко сожмет их в руке, в сильной правой руке, если сумеет точно направить удар, если у нее не дрогнет рука…

Если она из тех женщин, которые не только хотят, но и могут.

Но она не такая. Она романтичная девушка, которой мужчина приносит в подарок дюжину красных роз, коробку дорогих шоколадных конфет, предметы одежды (шелковой, интимной). Дорогущие туфли на шпильке.

Женщина, которая напевает чай вдвоем, чай для двоих, когда мы одни, я и ты, ты — со мной, я — с тобой…

Одиннадцать утра. Он опять опоздает!

Черт. Он ненавидит опаздывать. И все равно вечно опаздывает.

На углу Лексингтон-авеню и Тридцать первой улицы он поворачивает на запад, на Тридцать первую. Доходит до Пятой авеню. Потом поворачивает на юг.

Шагает на юг, в более скромный квартал Манхэттена.

Он живет на пересечении Семьдесят второй улицы и Мэдисон-авеню в Верхнем Ист-Сайде.

Она живет в очень приличном районе (с его точки зрения) — для нее.

В чертовски приличном районе для секретарши-польки из Хакенсака, Нью-Джерси.

Хочется выпить. Может быть, в баре на Восьмой авеню.

Хотя еще нет и одиннадцати утра. Слишком рано для выпивки!

Полдень — самое раннее. Все-таки существуют какие-то нормы.

В полдень уже начинается время ленча. На деловых ленчах принято выпивать. Коктейль в качестве аперитива. Коктейль за едой. Коктейль в завершение. Но у него есть свои принципы. До полудня — ни капли. А потом он возьмет такси и поедет к себе на работу, в офис на Чемберс-стрит.

Его отговорка — запись к зубному. Отказаться никак нельзя!

Разумеется, пять часов вечера — вполне допустимое время для выпивки. Стаканчик в пять вечера можно считать «первым за день», поскольку после обеда прошло много времени.

Выпивка в пять вечера — это «выпивка перед ужином». Ужин в восемь, если не позже.

Он размышляет, не сделать ли небольшой крюк, прежде чем пойти к ней. Винный магазинчик. Бутылка шотландского виски. В той бутылке, которую он принес ей на прошлой неделе, наверное, уже почти ничего не осталось.

(Конечно, женщина втихаря выпивает. Сидит у окна с бокалом в руке. Не хочет, чтобы он знал. Как он может не знать? Лживая сучка.)

На Девятой есть одно место. Отель «Трилистник». Можно зайти туда.

Он рассчитывает на то, что они выпьют вместе. Чем хороша эта полька — она отменный собутыльник, а когда пьешь, вовсе не обязательно поддерживать разговор.

Главное, чтобы она не пила слишком много. Меньше всего ему хочется выслушивать ее жалобы и обвинения.

Меньше всего ему хочется наблюдать, как она хмурится и надувает губы. Она некрасивая, когда хмурится. Резкие морщины на лбу — как предсказание, какой она станет лет через десять, если не раньше.

Это нечестно! Ты обещаешь позвонить и не звонишь! Обещаешь прийти и не приходишь! Говоришь, что любишь меня, а сам…

Он столько раз слышал эти слова, что они уже начинают его утомлять.

Он столько раз делал вид, что внимательно слушает, хотя уже не всегда сознает, кто из них осыпает его упреками — его женщина у окна или его жена.

Он научился говорить женщине у окна: Конечно, я тебя люблю. Тебе этого мало?

Он научился говорить жене: Ты сама знаешь, что у меня много работы. Я, черт возьми, вкалываю как проклятый. Кто за все платит?

У него сложная жизнь. Это чистая правда. Он не обманывает женщину. Не обманывает жену.

(Хотя… Может быть, он обманывает жену.)

(Может быть, он обманывает женщину у окна.)

(Но женщины всегда знают, что их обманут, не так ли? Обман — одно из условий контракта на секс.)

На самом деле он честно сказал этой сладенькой секретарше-польке (предупредил ее) в начале, почти два года назад (Господи! Уже так долго! Неудивительно, что он задыхается и чувствует себя пойманным в капкан): Я люблю свою семью. Семья для меня всегда будет на первом месте.