С «Антоновскими яблоками» как-то особенно связывается общее представление о Бунине-художнике. Есть в рассказе нечто напоминающее умиление прежней барской сельской жизнью. Дворовые еще снимали по старой привычке шапки перед барыней Анной Герасимовной, кучер возил ее к обедне, барыня на плечах носила персидскую шаль, в доме — запахи яблок, антоновских, бельбарыни, боровинки, плодовитки; подавалась разваренная вся насквозь розовая ветчина с горошком, квасы. Ведутся разговоры о наследстве, про старину. Охота поддерживала угасающий дух помещиков. Вот старая, полная своего смысла жизнь. Куда она девается, что идет ей на смену? Хорошие девушки, женщины жили в усадьбах, и сейчас в гостиных на стенах висят их портреты, «аристократически-красивые головки в старинных прическах, кротко и женственно опускают свои длинные ресницы на печальные и нежные глаза…» Но ничего своекорыстного, «помещичьего» у Бунина здесь нет. Любуемся же мы Татьяной Лариной, Наташей Ростовой, в музеях созерцаем портреты господ, рисованные Боровиковским, Аргуновым. Радуемся, что жизнь в искусстве может подыматься на такую ступень совершенства.
Бунин делает вызов общепринятым риторическим суждениям и хрестоматийным представлениям об эпохах, людях и их отношениях. В «Суходоле» на первом плане крепостнические, уродующие всякие чувства условия. Но любовь даже и тогда счастье великое, когда она неразделенная.
Ярко проступает у Бунина общечеловеческий смысл его раздумий. Они сохранились у него и в эмиграции. Но жить запасами прежних впечатлений было трудно, а изображать жизнь чужую он не мог. Не мог тот самый писатель, который прежде, живя на родине, так и рвался зарисовать чужие края и нравы. Настолько он был русским, настолько была горька утрата родины.
Он продолжал писать по памяти, все более склоняясь к автобиографизму, к самоповторениям, замыкаясь в кругу субъективно личных любовных тем, обостренно ощущаемых в свете пережитого личного опыта: «Жизнь Арсеньева», «Митина любовь», «Темные аллеи». Это значительные произведения, они вошли в состав Собрания сочинений Бунина. Можно сказать, изобразительная сила не потускнела у Бунина, стиль его по-прежнему великолепен. Но если оценивать произведения, написанные в эмиграции, в составе всего его творчества, то нельзя не заметить, что, хотя они и «бунинские», все же в них есть роковое топтание на месте, внутренний холод. В них нет прежнего напора, тревоги за дела мирские, жара любви и сострадания.
Все они овеяны смертельной тоской по настоящему делу.
4
Судьба Алексея Николаевича Толстого (1883–1945) наиболее полно отражает сложный процесс перехода крупного писателя с позиций критического реализма на позиции укреплявшегося нового социалистического реализма. В глазах декадентских критиков, когда выступил Толстой на арену, он выглядел «третьестепенным писателем» именно потому, что был верен традициям Гоголя, Тургенева, Льва Толстого, с чрезвычайным уважением относился к завещанному ему здоровому чувству естественности и правды жизни. Толстой не пошел за «модами времени», декадентской надуманностью образов, восхвалением грубой чувственности, которыми тогда увлекались М. Арцыбашев, Ф. Сологуб, И. Шмелев, отчасти Л. Андреев. Его интересовала реальная жизнь, он хотел опереться на опыт своих личных наблюдений.
Алексей Николаевич Толстой провел детство на заволжском хуторе Сосновка, который принадлежал его отчиму А. Бострому. Мать Толстого была писательницей (урожд. А. А. Тургенева). Она способствовала пробуждению в сыне интереса к литературе, следила за его чтением.
О своей впечатлительности, близости к народной жизни, умении подмечать характерные черты в людях Толстой рассказал в повести, построенной на автобиографическом материале, — «Детство Никиты». Повесть свидетельствует, какая доброжелательная, нормальная обстановка окружала Толстого, когда складывались его первые представления о жизни. В отличие от героев трилогии А. Н. Толстого и «Детства Багрова-внука» С. Т. Аксакова, герой «Детства Никиты» не наделен усложненной психологией. В отличие же от «Детства» М. Горького, у него жизненный опыт более узкий и не такой суровый. Но взаимоотношения Никиты с матерью, отцом, учителем носят такой характер, что они воспитывают в мальчике здравый ум, прямоту и честность. Большое значение имела для него дружба с деревенскими мальчишками, катание на салазках, игры и драки, дружба с пастушонком Мишкой Коряшонком, находчивость, смелость которого имели особый смысл, поскольку он должен был содержать сам себя. Никита вовсе не выглядит барчонком посреди деревенских ребят — и в катании с горок, и в обороне снежной крепости, и в кулачной схватке с соседними ребятами. Никита сумел победить даже «заговоренного» первого силача Степку Карнаушкина, от которого другие пятились, после чего оба дружески обменялись подарками — ножичком и свинчаткой.
Характер Никиты особенно выявляется в сцене с быком, который из стада вдруг рысью кинулся на него и на гостившего у них гимназиста второго класса Виктора. Хлопавший кнутом, как из ружья, Мишка Коряшонок успел крикнуть: «Берегись, Никита!» Никита, в свою очередь, крикнул: «Виктор, беги!» Но Виктор закричал, упал и закрыл голову руками. Никита бросился на помощь и шапкой стал бить быка по морде. Подбежавший Мишка кнутом отогнал быка. В этой сцене наглядно обрисовано соотношение трех характеров. Гимназист Виктор, чванившийся своей храбростью, подтрунивавший над Никитой, который слишком заглядывался на его маленькую сестренку Лилю, с голубенькими глазками, вздернутым носиком, локонами и пышным бантом на макушке: «Тебе с девчонками только играть», — теперь потерял много в глазах Никиты. Никакого сравнения с деревенскими друзьями Виктор не выдерживал.