Лучшие вещи у Куприна — где «маленький», «естественный» человек умеет за себя постоять.
Трогательный детский рассказ написал Куприн под названием «Белый пудель». Так и видится эта милая бродячая труппа: старик с шарманкой, мальчик-акробат Сережа с ковриком под мышкой и впереди бегущий белый пудель с мохнатыми ушами, Арто. Много радостей зрителям приносили эти маленькие бедные люди своими представлениями, много сил они должны были потратить, чтобы отстоять свое тесное содружество и не расстаться, несмотря на грубую силу, которая обрушилась на них в одной из богатых крымских усадеб. Сколько человеческого достоинства выказал старик шарманщик, не пожелавший продать Арто для забавы болезненно-капризного сынка богатых пресыщенных родителей, сколько мужества и отваги проявил Сергей, чтобы вернуть выкраденного у них Арто.
И наоборот, ослабляются даже лучшие вещи Куприна, где протест «маленьких людей» извращен. Бобров в «Молохе» становится наркоманом; Ромашов в «Поединке» не видел реального пути избавления; кончает самоубийством Желтков в «Гранатовом браслете»; «Гамбринус» заканчивается более чем сомнительным выводом: «Ничего! Человека можно искалечить, но искусство все претерпит и все победит». Нота социального протеста недостаточно сильно звучала у Куприна.
Куприн испытывал некоторую растерянность в революционные годы. Февраль 1917 года он встретил сочувственно, но сотрудничал с эсерами. Сотрудничал и с М. Горьким в издательстве «Всемирная литература», ездил из Петрограда в Москву и был принят В. И. Лениным, предлагая свои услуги по изданию крестьянской газеты. Но, постоянно живя в Гатчине, Куприн оказался отрезанным во время наступления войск Юденича на Петроград и при отступлении белых ушел вместе с ними. Трудна была эмигрантская жизнь, Куприн тосковал по родине и наконец испросил разрешения вернуться в Советскую Россию.
Он искренне восхищался происшедшими переменами в его родной стране. Но особенно его восхищали советские люди, их жажда учиться и то, что они помнили его первоклассные произведения, Куприна «знали».
3
Иван Алексеевич Бунин (1870–1953) — выходец из обедневшей дворянской семьи, все имение которой составлял небольшой хутор Бутырки близ Ельца, в подстепье, посреди хлебов.
Ничего аристократического в воспитании Бунина не было. Он с детства проникся уважением к народу и хорошо знал его жизнь, радости и печали, достоинства и недостатки. Лично он жил почти всегда бедно, служил статистиком, секретарем, журналистом, библиотекарем. В отрочестве был, вслед за братом Юлием, вольнодумцем народнического толка, посещал в Харькове в 1889 году кружок «радикалов». Потом увлекся учением Толстого.
Зрелая духовная жизнь Бунина началась с 1895 года, когда он в Петербурге познакомился с народническим критиком Н. К. Михайловским, в Москве — с поэтами Бальмонтом, Брюсовым. Стал посещать литературные «среды» на квартире у писателя Н. Д. Телешова на Покровском бульваре. В том же году в журнале «Новое слово» был напечатан рассказ Бунина «На край света» — о крестьянах-переселенцах, их тяжкой доле, — который приветствовал критик А. М. Скабичевский…
В апреле 1899 года на набережной в Ялте встретились Бунин, Чехов и Горький. Чехов уже был знаменит, Горький приобретал славу, Бунин только начинал писательскую деятельность. Чехов одаривал его, талантливого, молодого собрата в трудном жанре рассказа, некоторой нежностью. Горький сказал: «Вы — последний писатель из дворянства, которое дало свету Пушкина, Толстого». В тот момент, видимо, у всех троих мелькнула мысль: вот собрались писатели основных сословий России, которые делали и делают литературу: дворянин Бунин, за плечами которого Пушкин, разночинец Чехов, за плечами которого все писатели-демократы, народники, и вот Горький (Алексей Пешков), выходец из народа, которому приспела пора занять достойное место в литературе. Но если Горькому не раз маститые и немаститые говорили, что ему, как писателю из народа, будет особенно трудно пробиться, то загадочно звучат слова самого Горького по адресу Бунина: «Вы — последний писатель из дворянства…» Что они значат? Ведь связь тут Бунин — Пушкин могла показаться, как и обратная, к невыгоде Бунина: последний — то есть вроде как бы запоздалый, не обязательный для литературы.
Тематика и проблематика рассказов Бунина вызывала одобрение и нарекания. Это верный признак, что появилось оригинальное, неподдельное дарование: «Антоновские яблоки», «Золотое дно», «Деревня», «Суходол».
Современная Бунину критика много раз заявляла: Бунин — певец старого барства, усадебной печали, осенней грусти, увядания, дворянских гнезд, оскудения и запустения, уходящей России. Он и сам не раз подавал поводы к таким умозаключениям. Кроме того, резкий в суждениях, неуживчивый, эгоцентричный, с тяжелым характером, Бунин — об этом говорят все мемуаристы — на каждом шагу ожесточал своих критиков.
Он много раз подчеркивал, что не застал уже проявлений крепостничества, умилялся старой жизнью, уверяя, что между барином и мужиком в быту была небольшая разница; выпорет, скажем, барин слугу Гераську в обед, а вечером, глядишь, оба «жундят» на балалайках. Обогащали баре свою хилую кровь здоровой крестьянской кровью, женясь иногда на неровнях. Беззаветно и безответно влюблялись в суровых господ крестьянские девушки («Суходол»). Все это имело основание выглядеть идиллией. Казалось, Бунин порывал с одной из основных, гуманистических традиций русской литературы.
