Повести и рассказы - [4]
Он кротко обнял бабку за плечи, подвел к машине; она слабо сопротивлялась, не хотела влезать в кабину, но Топорков настойчиво уговаривал:
— Извини, бабуся, погорячился я. Давай устраивайся, ехать пора, заболтались...
За рулем не до чувств и переживаний: знай гляди на дорогу. Топорков на миг стал прежним — полным сил, здоровья и уверенности. И тихое теплое утро, ало разгораясь в тумане над лугами за рекой, убаюкивало, обещало покой.
От пристани величаво ползли в разгон по маршрутам пустые желтые троллейбусы, туман осел на них росой, и мельчайшие капельки — словно пот, выступивший на коже трудяг после вчерашнего рабочего дня.
Пройдя разведенный понтонный мост, медленно и гулко шлепал колесами буксир, тянувший связку барж, — по воде стлались языки белесой мги, закручивались, рвались в клочья, поднимались вверх и таяли. И буксир и баржи, и два катерка, сводившие концы моста, безлюдны, будто покинули их в одночасье, позабыв выключить механизмы, и они обречены теперь на вечное движение, пока не высохнет река или не откажут двигатели.
Дощатый настил на понтонах колеблется, прогибается под тяжестью автомашины. Где-то совсем близко хлюпают заплески. Асфальтированное шоссе едва проглядывается на крутом берегу, а наверху — куда ни глянь — стена сплошного тумана. Шоссе петляет по лугам, изредка возле обочины привидится темное пятно — то ли строение, то ли скирда — и опять вокруг застыло белое море, и нет ему ни конца ни края.
Топорков вел машину почти на ощупь, несколько раз тормозил, напряженно всматривался в пустынное шоссе: если вылетит с потушенными фарами встречный грузовик или легковушка, недалеко и до беды.
Бабка Нюра пригрелась: развязала узел платка, расстегнула верхнюю пуговицу кофты. Ее разморило и клонило ко сну.
Эти утомительные километры в непроницаемой пелене кончались. Туман местами расступался, редел, двигался. Скоро спасительный лес, да и солнце поднимается все выше, оно растопит без остатка последние приметы ночи.
Машина вынырнула из тумана, шоссе с обеих сторон обступили сосны, прямые, молчаливые. Топорков переключил скорость, колеса зашуршали по влажному асфальту. На крутом повороте бабку привалило к дверце. Она очнулась: поправила волосы под платком, завязала концы.
— Спала бы и спала... еще далеко ехать-то, — сказал Топорков.
— Э-э... Куда ночь, туда и сон‚ — отмахнулась подобревшая бабка.
— Что нового в Заворове?
Она будто ждала этого вопроса, заерзала на сиденье, всплеснула ладошками. Ее распирало от желания ворохом высыпать все деревенские сплетни и события.
— Волк шастает вкругаля! — выпалила бабка и аж задохнулась от возмущения: — Сколько овец извел! И нашего барана перил, перил, да не переперил, с ляжками кусаными пришел. Зарезал его Прокопыч; а я на рынок мясо свезла. Молодой, видать, волк, матерый бы заботал...
— Куда ж егеря смотрят?
— Э-э... Прокопыч каждый день кино крутит да самогон хлещет, а Шурка — тот грибоваркой занялся — до волка ли? Барыш-то какой — грибы заготовлять!
— А председатель сельсовета?
— Так Васильевна-то в отпуске, у родичей мужа, в городе гуляла... Недавно назад заявилась, ох и поколдобит их!..
Бабка зажмурилась, помотала головой. Накипело у ней в душе от убытков, понесенных с погубленным бараном, радовалась, что председатель сельсовета — крутая женщина! — пошерстит егерей: хоть малая, но все ж утеха.
Деревни, чем дальше от города, встречались реже и реже — еще безлюдные. Изредка мелькнет одинокая фигура возле колодца или хозяйственных построек, да кое-где идет дым из труб; раннее солнце полыхает в стеклах, блестят капли росы на изгородях, крышах, придорожной траве и кустах. Лес то редеет и отступает от шоссе — тогда за кюветом начинаются травники-болотца, луга с россыпями ромашек, просеки, — то придвигается желтый частокол сосен и лапистые ели. Топорков вдруг вспомнил сына — по утрам его лицо ясное и покойное, как эта притаившаяся, еще не пробужденная от задумчивого сна природа.
Остался позади огромный щит-плакат с призывом «Берегите лес — народное богатство!», и Топорков снова затревожился: скоро поселок лесокомбината. Он даже забыл о старухе, без умолку тараторившей, чаще высовывался из кабины, посматривал без нужды на приборную доску, тщательно прислушивался к работе двигателя. Этими ненужными действиями он пытался подавить волнение, крепче сжимал баранку, невпопад перебил бабку:
— Чем мешки набила? Тяжелые... У вас что, магазин закрыли?
— Работает, как же, работает... Да я ни в жисть к Катюхе не пойду! Что ж она делает! — завозмущалась бабка Нюра. — Купишь сахарок аль муку, развернешь, а они сырые. Хитрюга подлая, на ночь ведра с водой поставит промеж мешков, увлажнит их и продает. У... шашница! Спозаранку бельма нальет водкой и торгует. И на пенсию никак не спровадят — такое прибытное место упускать! Я вот понакупила в городе припасов, и ладно, к ней, паскуде, и не загляну...
Рядом с шоссе — рельсы узкоколейки, за поворотом показались штабеля дров, лесопогрузочная площадка, а за ней — беспорядочно разбросанные дома поселка — добротные, обитые тесом, крытые шифером или свежей дранкой.
Творчество немецкого советского писателя Алекса Дебольски знакомо русскому читателю по романам «Туман», «Такое долгое лето, «Истина стоит жизни», а также книге очерков «От Белого моря до Черного». В новый сборник А. Дебольски вошли рассказы, написанные им в 50-е — 80-е годы. Ведущие темы рассказов — становление характера молодого человека, верность долгу, бескорыстная готовность помочь товарищу в беде, разоблачение порочной системы отношений в буржуазном мире.
Действие романа Владимира Дмитриевича Фоменко «Память земли» относится к началу 50-х годов, ко времени строительства Волго-Донского канала. Основные сюжетные линии произведения и судьбы его персонажей — Любы Фрянсковой, Настасьи Щепетковой, Голубова, Конкина, Голикова, Орлова и других — определены необходимостью переселения на новые земли донских станиц и хуторов, расположенных на территории будущего Цимлянского моря. Резкий перелом в привычном, устоявшемся укладе бытия обнажает истинную сущность многих человеческих характеров, от рядового колхозника до руководителя района.
Чувашский писатель Владимир Ухли известен русскому читателю как автор повести «Альдук» и ряда рассказов. Новое произведение писателя, роман «Шургельцы», как и все его произведения, посвящен современной чувашской деревне. Действие романа охватывает 1952—1953 годы. Автор рассказывает о колхозе «Знамя коммунизма». Туда возвращается из армии молодой парень Ванюш Ерусланов. Его назначают заведующим фермой, но работать ему мешают председатель колхоза Шихранов и его компания. После XX съезда партии Шихранова устраняют от руководства и председателем становится парторг Салмин.
Жанна Владимировна Гаузнер (1912—1962) — ленинградская писательница, автор романов и повестей «Париж — веселый город», «Вот мы и дома», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Конец фильма». Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям. В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции. В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью. «Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.
В повести «Окна, открытые настежь» (на украинском языке — «Свежий воздух для матери») живут и действуют наши современники, советские люди, рабочие большого завода и прежде всего молодежь. В этой повести, сюжет которой ограничен рамками одной семьи, семьи инженера-строителя, автор разрешает тему формирования и становления характера молодого человека нашего времени. С резкого расхождения во взглядах главы семьи с приемным сыном и начинается семейный конфликт, который в дальнейшем все яснее определяется как конфликт большого общественного звучания. Перед читателем проходит целый ряд активных строителей коммунистического будущего.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!