Повесть о ясном Стахоре - [27]

Рожинский улыбался. Это ничтожная защита против его пушек и гусар.

– Прошу панов регментариев, – убрав улыбку, серьезно сказал князь, – держать жолнеров в порядке. Когда будем забирать казацкий обоз, чтоб не напивались как свиньи.

Маленький, на двойных каблуках, в высоком шлеме с пышным султаном, он сам себе казался в эту минуту величественным. Регментарии поклонились князю.

Ночь прошла спокойно. На рассвете лазутчики сообщили, что в лагерь схизматов прибыл новый отряд из Полесья с атаманом Савулой, что конных пришло немного, а пешие вооружены чем попало и пригнали они с собой большое стадо быков, отбитых в соседнем имении. Рожинский смеялся.

– Видно, на быках собираются удирать от наших гусар Наливайко с Савулой… Только бы не забили до смерти его; Наливайку, как пса на аркане, я сам поведу до Варшавы. Его милость король просил меня лично.

Приходу Савулы князь не придал значения. Чем больше быдла ляжет под шляхетскими саблями, тем лучше. Все же решили дождаться, когда коронный подойдет ближе и поможет взять схизматов на аккорд с двух сторон.

В войске князя Рожинского нашлись жолнеры, которые слышали о батьке Савуле не впервые… Рассказывали, что он был когда-то простым лесорубом у магната Ходкевича, да убили магнатовы слуги его красавицу жену, и Савула ушел на русскую сторону… Говорили, что, когда в прошлом году Северин Наливайко взял Могилев на Днепре, вернулся на свою родину Савула. Пришел с сыном, таким же бесстрашным и хитрым, как батька… Будто бы раньше звали его не Савула, а Савва, или попросту Савка, да во время боя поглядел на него Наливайко, удивился силе и храбрости и сказал:

– Какой же ты Савка, малая шавка. Ты, брат, целый Савул!

Так и осталось за ним это имя – батька Савула.

Может, было иначе, кто его знает… Только стало с тех пор имя белорусского батьки Савулы рядом с добрым именем казака Северина. И оба эти имена одинаково ненавистны были панам.

Весь день шла ленивая перестрелка. Ни та, ни другая сторона не начинали атаки. Рожинский ждал подхода Жолкевского; казаки, окопавшись внутри табора, тоже ждали чего-то. К ночи поднявшийся ветер забросал небо низкими тучами и, когда совсем стемнело, принес к стене города странный шум казацкого табора и… скорую весть, заставившую князя Рожинского поднять тревогу.

– Наливайко уходит! В таборе остается батька Савула со своими полешуками…

Рожинский заволновался. Как? Этот подлый схизмат опять хочет уйти из-под носа? Видно, почуял, что попадает в ловушку! На коней! Не дать уйти Наливайко!

Заиграли серебряные трубы, загремели литавры. Гусары вскочили в седла. За их спинами выросли укрепленные на железных стержнях высокие крылья из густо посаженных орлиных и ястребиных перьев.

Жолнерам раздали зажженные факелы.

Раскрыли городские ворота.

В таборе вспыхнули и погасли огоньки редких выстрелов. Со стен замка им ответил залп нескольких пушек. Ветер подхватил их гром и покатил над полем. Это подбодрило поляков. Сверкнула сабля Рожинского. Словно огромные ночные птицы, крылатые гусары на вороных копях пролетели под аркой ворот. За ними золотистой россыпью прорезали тьму колеблемые ветром факелы бегущих жолнеров. Едва касаясь земли, с устрашающими криками, звоном труб и пистолетными выстрелами конница неслась на врага. Тьма скрывала его. Но он был где-то здесь, близко. Вот уже передние наткнулись на ряды связанных арб. Кони вздыбились. Рассыпались гусары, дугой охватывая вражеский табор.

Подоспевшая пехота дала дробный залп из мушкетов. Метнула факелы за ограду…

Казаки не отвечали. Табор был пуст.

– О псюхи! Лайдаки! – взвыл князь Рожинский. – Но я достану вас, трусливые псы! Я найду!

И точно. Князь увидел врага. По ту сторону табора, на холмистом берегу реки Рудавки, показались огни. Огней было много. Они метались по берегу, видно, ища переправу. Рожинский чуть не захлебнулся от радости. Вот он, долгожданный час славы!

– Гусары, за мной! – крикнул князь и выскочил из казацкого табора.

Он уже больше ничего не видел, кроме приближающихся огоньков и темных силуэтов на берегу реки. Сейчас гусары настигнут их, не в огороженном таборе, а в поле. Прижмут к бурной реке… Гусары не дадут им опомниться. Он слышал топот копыт и свист ветра в крыльях мчавшейся вслед за ним конницы. Бросив поводья, зажав в одной руке пистолет, в другой саблю, он вонзал острые шпоры в бока коня. Но вдруг конь захрапел и начал заносить в сторону. Рожинский не успел схватить повод. То, что он увидел, поразило его…

Навстречу сумасшедшим галопом неслось какое-то, как ему показалось, широкое, низкое чудовище с поднятым, как у скорпиона, огненным жалом. На мгновение он закрыл глаза. И в это мгновение случилось самое страшное. Задрожала земля. Дикий рев потряс апрельскую ночь. Что-то подняло его над землей вместе с конем и выбросило из седла. Маленький князь отлетел далеко, в канаву, полную мутной талой воды. Холодная вода привела в себя храброго князя. Не вылезая из канавы и чувствуя острую боль в колене, он видел, как его гусары бились с… быками. Разъяренные бугаи, задрав хвосты с привязанными к ним кусками горящей пеньки, метались среди растерявшихся конников. Бешено вскидывая ногами, нагнув головы, с налитыми злобной кровью глазами, ревя и брызжа пеной, быки вонзали рога в брюха коней, перекидывали через себя закованных в латы всадников, топтали на скользкой земле. Развеваемые ветром куски горящей пеньки, огни выпущенных из рук факелов, как молнии, проносились над полем, вдруг освещая страшные сцены. Запутавшись среди стада, стремясь вырваться, всадники рубили животных, ломая тонкие сабли о рога и хребты. Ревели, обливаясь кровью, быки, вопили крылатые гусары, ржали кони, и выл ветер.