Повесть о ясном Стахоре - [22]

– Один! – сказал Иннокентий.

– Один! – охотно повторил за ним Стахор.

Хохотали казаки. Визжал гайдук.

– Седьмица и осемь! – отсчитывал Иннокентий.

– Седьмица и осемь! – вторил мальчик.

Так научился Стахор считать пять раз по десять, два раза.

* * *

«Пред святым Миколой от замков украинных пришел до нас Наливайко.[13] В тот час я с ним был, во славу господа нашего. Тогда и Савва с сыном и другами пристал до него. Почали с того часу Савву звать атаманом и не Саввой, а проста Савулом. Тоже христианское имя. То Северин его в бою окрестил, так оно и прикрепилось к нему.

Людей стало мноство. Не догнал их слуцкий магнат Героним, не одолели жолнеры радзивилловы. Бо была с ними правда великая и великая вера посполитых людей.

В том месте, богоспасаемом Могилеве, была брань, ликование было и торжество. Брат брата познал!

Все люди русские, от одной веры нароженные, сказали тогда:

Се добро, яко жити братии во купе, а не дать затягнути нас злохитроством розным у папежеву яскинию. Король, его милость, не принуждал бы поспольство к неправде своей. Мы, убогие, хотим быть захованы при своем набоженстве звыклом, святые восточные церкви и календарь стародавний при нас бы остался и для потомков наших. Будем жить сами, оборонять веру, и волю свою, и законы простые.

Так люди сказали тогда. Мыслили: Могилев-город – место обширное, хлебное. Днепр-река рыбы даст и себе и на продаж. По лесам охота всякая. Борты поставим. Прокормимся. Майстры умелые есть. Православные храмы с большой лепостью пофундованы. Всего на всех хватит…

А паны учинили другое.

На Миколин день сперва храм подожгли. Другим часом селидьбы вокруг огню предали. На Лупе большой огонь, и вокруг замка таксамо огонь… А сказали все на казаков. Казаки огонь тот сбивали разом с мещанами, а литовский гетман, пан Радзивилл, притягнул до Могилева конных татар две тысячи и литвы и ляхов незличоно. Было, кругом вступили. Зранку армата гром подняла. Гаковницы малые, и тые до города доставали. Жить стало немысленно.

Уже и к вечерне час звонить, а все не стихало. Ядра в домы залетали. Учтивых мужей и жонок сколь поубивано…

– И таксамо сказали на казаков…»

Все сказали на казаков.

Повторили слова панской злобы кривоприсяжные сведки и записали в свою лживую летопись. Так была создана «История кровавого бунта разбойника Наливайки». В дворцовых книгах была записана неправда о могилевском пожаре, о гибели честных людей и об изгнании бунтовщиков.

Верил тем записям тот, кто хотел верить.

Иное открыли нам листы чернеца Иннокентия. И не только они…

* * *

14 декабря 1595 года Наливайко и Савула вывели своих воинов и присоединившихся к ним могилевских мещан за городские стены на Ильинскую гору. Город горел во многих местах. Но жгли и разрушали его только передовые части литовского гетмана. Дожидать в осаде главных сил – значило обрекать Могилев на полное разорение. Наливайко решил прорваться и уйти от города, пока еще это было возможно.

Впереди простирались земли князя Богдана Соломерецкого с редкими небольшими селениями крестьян.

Князь Богдан обещал своему другу литовскому гетману Криштофу Радзивиллу помочь людьми и скотиной, отдавал для войска все имение, лишь бы выгнали бунтовщиков из Могилева. Имение оказалось пустым. Мужики и подростки бежали к казакам, бабы угнали скот в леса, села горели. Передовым отрядам Радзивилла пришлось занять плохую позицию на низком дугообразном Буйницком поле. Увидев вышедших казаков с обозами, татарские конники шумной лавой ринулись к горе, пытаясь загнать людей назад в пылающий город и захватить их обозы. Но с Ильинской горы на атакующих неожиданно обрушился железный град ядер и пуль. Били гаковницы и полугаки, трещали залпы мушкетов, пищалей, сыпались камни…

Видно, сбрехали пойманные языки, под пыткой божившись, что у казаков пушек не более полудесятка, а все оружие – сабли да дреколье мужицкое.

Едва успела прийти в себя шляхта и пушкари стали подкатывать ближе тяжелый наряд, как с горы на них двинулось казацкое войско. Двинулось сразу все, конные и пешие, с пушками и обозами. Вперед вырвались окованные железом телеги, запряженные парами, а то и четверками быстроногих коней. На телегах стояли легкие полугаки.

То, что шляхта и татарские конники приняли за тяжелый обоз, всегда обременяющий в бою ратников, оказалось дотоле невиданной выдумкой. Не прекращая бега коней, телеги круто развернулись на виду у противника, ударили дружным залпом полугаков и вдруг, разделившись надвое, загромыхали в стороне, продолжая стрелять.

В образовавшийся широкий проход ринулась сверкнувшая сотнями молний-клинков казацкая конница. За ней бежала пехота, прикрытая двумя рядами телег. Словно невесть откуда сорвавшийся в молодом лесу вихрь, крушили и раскидывали казаки полукольцо коронного войска.

Прорубались к Днепру.

Зацвела земля алым цветом по всему Буйницкому полю. Теперь уже не казаки, а шляхта со своими наемниками искала спасения за уцелевшими стенами города. Сколько порубано, сколько конями потоптано – считать было некому…

Ночь избавила от гибели многих. Заиграли трубы отбой. В кровавом свете могилевского зарева казаки покидали бранное поле. Уходили дружно, отаборив возами тех, кто безоружный уходил вместе с ними, с женами и детьми.