Повесть о военных годах - [81]

Комбат майор Любезнов, когда я обратилась к нему за разъяснением по неясному для меня вопросу как-то сказал:

— А вы позовите командиров рот и уточните все вопросы. И не стесняйтесь: если что неладно, взгрейте как следует.

Вызвать к себе было нетрудно. Но когда в комнату вошел высокий, широкоплечий старший лейтенант и подчеркнуто четко отрапортовал: «Товарищ лейтенант, командир первой роты прибыл по вашему приказанию», — признаться, я немного растерялась. Я уже начинала привыкать, что мне докладывают солдаты и сержанты, но офицер, да еще старше меня по званию, — это было неожиданно. Я не знала, как начать разговор, мучительно искала нужные слова, а офицер ждал.

— У вас с расписанием не все в порядке, проверьте, пожалуйста, а остальные вопросы я решу с вашим старшиной; он потом вам доложит. Пришлите его ко мне, — вышла я, наконец, из положения.

— Разрешите идти? — щелкнул он каблуками.

— Да, да, пожалуйста!

После этого случая недели две я старалась поддерживать отношения с ротами через старшин.

Старшины, народ со смекалкой, быстро сообразили, в чем дело. Стоило мне только начать «распекать» какого-нибудь старшину, как он, сделав самую невинную физиономию, говорил: «Так это ротный все, вы командиру роты скажите».

Вспоминая первый свой неудачный разговор со старшим лейтенантом, я продолжала избегать разговоров с командирами рот. В особо затруднительных случаях прибегала к помощи комбата. Он вызывал офицеров, я — старшин, и все шло как будто нормально. Но майор Любезнов быстро раскусил мою тактику.

— Так не годится, лейтенант! — сказал комбат. — Если хотите стать настоящим командиром, вы должны научиться управлять подчиненными вам людьми независимо от того, солдаты это, старшины или офицеры. Обращайтесь к офицерам, а старшин пусть учат командиры рот. Я вовсе не обязываю вас сегодня же громовым голосом отдавать команды. Жизнь, я уверен, сама придет вам на помощь и научит.

И комбат приказал мне на следующий день быть на подъеме в первой роте. Я пришла в роту за четверть часа до подъема. Навстречу поднялся дневальный. Не спеша застегивал он ворот гимнастерки. Офицеры и сержанты, которые должны были вставать за пятнадцать минут до общего подъема, отсутствовали. Они появились в ту минуту, когда горнист сыграл подъем. Солдаты одевались долго, зарядка прошла вяло. Я поискала глазами старшину, чтобы сделать замечание, но он куда-то исчез.

Командир роты старший лейтенант Мозгов доложил:

— Рота построена на завтрак.

— Непорядок у вас в роте, товарищ старший лейтенант, — с неожиданной для себя твердостью сказала я. — На зарядку опоздали на четыре минуты и на завтрак опаздываете. Вот почему ваша рота часто задерживается с выходом на занятия.

— Всего четыре минуты!.. — возразил он.

— То есть как «всего»? — вскипела я. — А если, получив боевое задание, вы и ко времени атаки опоздаете на четыре минуты, вы тоже будете считать это нормальным? Потрудитесь не опоздать с ротой на занятия и доложите о выполнении приказания командиру батальона!

— Есть не опоздать на занятия и доложить командиру батальона! — сразу подтянувшись, отчеканил Мозгов.

«Как-то нехорошо получилось, — думала я, направляясь к штабу и вспоминая разговор с Мозговым. — Ну что это за слова «потрудитесь не опоздать…»? Так и несет за три версты бюрократизмом…»

— Пожалуй, надо было не так сухо, повежливее, — закончила я свой доклад комбату.

— Вы правильно поступили, лейтенант, не извиняйтесь. Мозгов — хороший и грамотный офицер, но он спит и видит тот день, когда попадет на фронт, мелочи тыловой жизни кажутся ему несущественными. А это ведь не так. Сами знаете. Вот и займитесь им. С сегодняшнего дня первая рота находится под вашим особым наблюдением.

Целую неделю Мозгов терпел мое «шефство», стараясь всячески доказать, что рота у него лучшая: помкомвзвода щеголяли четкими командами, старшина как бы невзначай останавливал у входа в казарму солдата и долго распекал за пыльные сапоги, чтобы обратить мое внимание на чисто вымытый пол, в канцелярии роты вывесили заново переписанное расписание, появился даже извлеченный из архивов журнал учета проведенных занятий. Но я не снижала требовательности.

Раз уж они щеголяли передо мной образцовой чистотой в казарме, считая, видимо, что меня, как представителя женского пола, это должно особенно пленить, то попутно с вопросами учебы я обращала внимание и на тщательность уборки.

Оглянув чисто отдраенный пол, я раскапывала за печкой залежи мусора и, указывая на него, старалась не рассмеяться при виде обескураженной физиономии старшины. За своей спиной слышала его громкий шепот: «Погоди, вот лейтенант уйдет, ужо я тебе покажу уборку!..» На следующий день сам Мозгов повел меня к печке, но я нашла грязь в углу под нарами, и снова сзади донесся яростный шепот, теперь уже Мозгова: «Уж я тебе!..»

В роте был заведен строжайший учет занятий, распорядок дня соблюдался до минуты, а я продолжала донимать Мозгова:

— Почему командиры взводов и отделений докладывают вам не по уставу? Что за доклад: «Все в норме, старшо́й»?

— Распустились, черт их дери! — И Мозгов так выразительно посмотрел на меня, что я поняла: для него лучше было бы, если б «черт подрал» меня и вообще унес куда-нибудь подальше. Смотрел он на меня в эти минуты с такой неприязнью, что я пугалась: «А не перегнула ли палку?» Но комбат только улыбался, слушая мой ежевечерний доклад.