Повесть о Великом мире - [81]
— Очень жаль, что человек, которого мы считали добрым воином, в конце концов погиб!
С этими словами они повернули коней. Через некоторое время с разных сторон — с речного берега у Ситидзё, с западной оконечности дороги Красной птицы — там собрались воины из рассеянных отрядов. Опять их стало больше тысячи всадников.
Акамацу послал этих воинов по малой дороге, проходящей с востока на запад, и в окрестностях Седьмой линии они опять издали боевой клич. Тогда войско Рокухара в семь с лишним тысяч всадников, оставив позади себя павильон Рокудзё, то наступая, то отходя, в течение двух страж нападало на своих. Тут Коно и Суяма, думая, что определить, чья здесь победа и чьё поражение невозможно, ударили с пятью с лишним сотнями всадников от улицы Омия, развернулись задом наперёд и разрушили тылы. Многих нападавших постреляли, и Акамацу с поредевшим войском вернулся в Ямадзаки.
Коно и Суяма, взяв верх, гнали противника до окрестностей дороги Сакудо, а Акамацу, постоянно оглядываясь на своё войско, готовое перейти в контратаку, скомандовал:
— Сражение закончено! Дальше не продолжать! — и от дворца Тоба повернул назад, взяв больше двадцати человек пленных и семьдесят три головы, пронзив их остриями пик. Окровавленные они поскакали назад в Рокухара.
Император Когон, повелев подвернуть шторы, смотрел на них. Оба Рокухара, сидя на шкурах, их осматривали.
— Коно и Суяма оба вели себя как всегда, особенно во время сражения нынешней ночью. Похоже, что если бы они опустили руки и не действовали так самоотверженно, они ничего бы не добились, — восхищённо повторили они несколько раз.
Той же ночью был срочно выпущен эдикт о назначении на должность. Коно-но Куро был назначен губернатором провинции Цусима и пожалован мечом. Суяма Дзиро был назначен губернатором провинции Биттю и пожалован конём из государевой конюшни. Поэтому воины, которые видели и слышали это, говорили: «О, какая честь для мастеров лука и стрел!» — некоторые с завистью, некоторые недоверчиво. Их имена стали известны во всей Поднебесной.
На следующий день после того, как сражение закончилось, Суда и Такахаси объезжали вокруг столицы, там и сям собирая в канавах и рвах головы раненых и убитых. Головы выставили на речном берегу возле Шестой линии, их количество составило восемьсот семьдесят три головы. Хотя настолько много врагов убито не было, воины Рокухара, те, которые в сражении и не участвовали, говорили: «Мы прославились!». Здесь были и посторонние головы жителей столицы и её окрестностей, на которых написали самые разные имена. Среди них было пять голов с бирками: «Вступивший на Путь Акамацу Энсин». А поскольку в лицо его никто не знал, напоказ выставили их все. Столичные мальчишки, увидев их, смеялись все как один:
— Людям, у которых эти головы позаимствовали, надо вернуть проценты. Тело Вступившего на Путь Акамацу множится и множится, так что конца врагам не будет!
4
О РЕЛИГИОЗНЫХ ЦЕРЕМОНИЯХ В ПЕЩЕРЕ ОТШЕЛЬНИКА[604] И В ПОКОЯХ ГОСУДАРЯ, А ТАКЖЕ О СРАЖЕНИИ ПРИ ЯМАДЗАКИ
В эту пору сильно разбушевались Четыре моря, боевые костры коснулись неба. Когда император Когон взошёл на престол, он не знал покоя ни весной, ни осенью, а военные его вассалы держали в руках копья, и не было дня, когда бы оставались в покое боевые знамёна. При помощи буддийского Закона мятежных вассалов было не усмирить, поэтому те времена спокойными считать нельзя. Из-за этого император велел провести большие церемонии и тайные обряды в буддийских храмах и в синтоистских святилищах. Принц Кадзии[605] — брат императора, занимавший место настоятеля Горных ворот[606]. Установив в императорском дворце помост, он благоволил провести моление глазам Будды[607]. Дзидзю-содзё из храма за перекрёстком дорог[608] вознёс моления будде Якута в пещере отшельника.
Воинские дома выясняли настроение монахов из Горных ворот, Южной столицы[609], храма Ондзедзи[610] и, чтобы монахи обратились с просьбами об увеличении чудесной защиты, повсеместно вносили пожертвования храмам и святилищам в поместьях, преподносили разные священные драгоценности, чтобы там молились за них. Однако способ правления знати неправилен, нагромождение дурного у воинских домов навлекает несчастья, поэтому как люди ни молились, боги жертв не принимали. Но сколько ни говори, разве людские желания бесполезны? Проходили дни, и из провинций непрерывно сообщали о надвигающихся событиях.
Акамацу потерпел поражение в сражении в двадцать второй день третьей луны, отступил к Ямадзаки и скоро остался один на один с преследователями, но задержать противника не смог. Тот потерял бдительность, подумав, что теперь-то ничего не случится. Тогда воины проигравшей сражение армии стали скапливаться в одном месте и скоро сделались крупной силой. Акамацу при покровительстве среднего военачальника Наканоин Садаёси назвался принцем Сегоин, разбил в Ямадзаки и Яхата лагерь, перегородил устье реки и отрезал дорогу в западные провинции. Из-за этого остановилась торговля в столице, передвижение солдат на помощь столице затруднилось. Оба Рокухара, услышав об этом, приказали:
— Акамацу один доставляет столице страдания. Сейчас же облегчите мучения солдат! Судя по сражению прошедшего двенадцатого числа, у противника не было таких больших сил. А если без разбору верить слухам, то противника допустили от границы до границы. Для воинских домов это позор до самой следующей жизни. Короче говоря, на этот раз правительственные войска надо двинуть на расположение противника, разбить оба его лагеря, Яхата и Ямадзаки, мятежников сбросить в реку, а их головы взять и выставить на речной долине у Шестой линии!
Эта книга — о Салах ад-Дине, кто был благочестием (Салах) этого мира и веры (ад-Дин), о бесстрашном воителе, освободившем Святой Город от чужеземных завоевателей, о мудром и образованном правителе мусульман.
Японская культура так же своеобразна, как и природа Японии, философской эстетике которой посвящены жизнь и быт японцев. И наиболее полно восточная философия отражена в сказочных жанрах. В сборник японских сказок «Счастливая соломинка» в переводе Веры Марковой вошли и героические сказки-легенды, и полные чудес сказки о фантастических существах, и бытовые шуточные сказки, а также сказки о животных. Особое место занимает самый любимый в народе жанр – философские и сатирические сказки-притчи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вашему вниманию предлагается перевод и исследование сборника коротких рассказов и заметок в жанре бицзи, принадлежащего перу известного китайского литератора XVIII века Юань Мэя.Рассматриваемая коллекция рассказов и заметок Юань Мэя известна под двумя названиями: "О чем не говорил Конфуций" (Цзы бу юй) и "Новые [записи] Ци Се" (Синь Ци Се). Первоначально Юань Мэй назвал свой сборник "О чем не говорил Конфуции", но, узнав, что под этим названием выпустил сборник рассказов один писатель, живший при династии Юань, изменил наименование своей коллекции на "Новые [записи] Ци Се".Из 1023 произведений, включенных Юань Мэем в коллекцию, 937 так или иначе связаны с темой сверхъестественного.
ББК 84 Тадж. 1 Тадж 1П 75Приключения четырех дервишей (народное) — Пер. с тадж. С. Ховари. — Душанбе: «Ирфон», 1986. — 192 с.Когда великий суфийский учитель тринадцатого столетия Низамуддин Аулийя был болен, эта аллегория была рассказана ему его учеником Амиром Хисравом, выдающимся персидским поэтом. Исцелившись, Низамуддин благословил книгу, и с тех пор считается, что пересказ этой истории может помочь восстановить здоровье. Аллегорические измерения, которые содержатся в «Приключениях четырех дервишей», являются частью обучающей системы, предназначенной для того, чтобы подготовить ум к духовному развитию.Четверо дервишей, встретившиеся по воле рока, коротают ночь, рассказывая о своих приключениях.
Предлагаемый Вашему вниманию короткий текст называется «Африн-и-Зартукхшт». Номинально он относится к авестийской книге «Афринаган», к которой примыкают в качестве приложения так называемые «Африны» (Благословения). Большая их часть составлена во времена Сасанидов на среднеперсидском языке, вероятно, самим праведным Адурбадом Мараспэндом, но «Африн-и-Зартукхшт» примыкает к этим текстам только по схожести названий. Разница же в том, что это именно авестийский текст, составленный в древности на обычном языке Авесты, кроме того, он не соотносится ни с одним из известных сейчас Афринаганов (специальный авестийский ритуал) и, вероятнее всего, является фрагментом более обширного, но не сохранившегося авестийского текста, который входил в 11-й наск Авесты – «Виштасп-Саст-Наск».
Ихара Сайкаку (1642–1693), начавший свой творческий путь как создатель новаторских шуточных стихотворений, был основоположником нового направления в повествовательной прозе — укиё-дзоси (книги об изменчивом мире). Буддийский термин «укиё», ранее означавший «горестный», «грешный», «быстротечный» мир, в контексте культуры этого времени становится символом самоценности земного бытия. По мнению Н. И. Конрада, слово «укиё» приобрело жизнеутверждающий и даже гедонистический оттенок: мир скорби и печали превратился для людей эпохи Сайкаку в быстротечный, но от этого тем более привлекательный мир радости и удовольствий, хозяевами которого они начали себя ощущать.Т.