Повесть о Великом мире - [31]
Тем не менее, за три ночи и три дня государь изволил следовать к подножию горы Арио в уезде Така провинции Ямасиро. И у Фудзифуса, и у Суэфуса три дня во рту не было ни крошки, ноги у них устали, тело болело, и не было желания бежать, с чем бы они ни встретились. Им поневоле приходилось вместо подушек класть под голову камни из глубокой долины; господин и подданные, старший брат и младший вместе спали тревожным сном. Государь, слушая ветер, который обрушился на верхушки сосен, и шум дождя, изволил стоять в тени дерева, и частые капли падали на рукава августейшего. Глядя на них, государь произнёс:
С тех пор,
Как оставили
Гору Касаги,
Под небесами
Нам спрятаться негде.
Фудзифуса, роняя слёзы, сказал:
Стоим и стоим
Здесь, под сенью,
Как будто, надёжной.
А рукава увлажняют
Частые капли с сосны.
Два жителя провинции Ямасиро — Вступивший на Путь Мису и чиновник Административного ведомства Мацуи были знатоками этих мест, поэтому они обшарили все без остатка горы и пики и отыскали то место, откуда не таясь вышел император. Государь, чей облик поистине внушал трепет, изволил произнести:
— Вы люди благоразумные, а потому, удостоившись благорасположения Неба, достигните процветания.
Как и следовало ожидать, сознание Вступившего на Путь Мису внезапно переменилось, и он стал думать, как бы ему спрятать государя и поднять верных долгу воинов. Но узнать, что лежит на душе у Мацуи, который следовал сзади, было трудно, и, рассчитав, что разболтать о деле легко, а совершить поступок трудно, он промолчал и ничего ему не сказал. Это очень жаль.
Дело было неожиданным, и, поскольку даже носилок в сетку там не было, принесли грубые носилки, занавешенные соломенными циновками, и прежде всего доставили государя в храм Утияма в Южной столице. Положение его было в точности таким, как в старинных снах, где Тан-ван был заточён в башню в княжестве Ся или где Юе-ван сдался при Хуэйцзи. Говорят, что среди людей, которые слышали об этом или видели это, не было никого, кто бы не увлажнил рукава слезами.
Среди людей, взятых в это время тут и там живыми, были, прежде всего, его высочество Первый принц — глава Ведомства Центральных дел, Второй принц — монашествующий принц Сонтё из монастыря Мёхоин, содзё, Сюнга из Минэ, содзё Сёдзин из Юго-восточного павильона, старший советник Мадэнокодзи Нобуфуса, старший советник Кадзанъин Мороката, старший советник Адзэти Кинтоси, советник среднего ранга Гэндзи Томоюки, камергер двора, советник среднего ранга Кинъакира, глава Ведомства дознаний и командир Левого отряда дворцовой охраны Санэё, советник среднего ранга Фудзифуса, государственный советник Суэфуса, государственный советник Хэй Нарисукэ, помощник командира Левого отряда дворцовой охраны Тамэакира, Левого отряда средний военачальник Юкифуса, Левого отряда младший военачальник Тадааки, младший военачальник Минамото-но Ёсисада, младший военачальник Сидзё-но Такаканэ и Тёсюн-хоин — управитель храма Мёхоин. Из воинов, охранявших северную стену дворца, и из самураев, служивших в домах вельмож, — чиновник пятого ранга Удзинобу из Левого отряда дворцовой охраны, чиновник пятого ранга Арикиё из Правого отряда охраны, воин охраны Цусима-но Сигэсада, чиновник пятого ранга сёгэн Канэаки, сёгэн Сакон-но Мунэаки, младший офицер из отряда воинов охраны Ута Нориа-ки, заместитель главы университета Нагаакира, Асукэ-но Дзиро Сигэнори, помощник главы Ведомства двора Ёсикжи, младший офицер из Левого отряда дворцовой охраны Окавара Гэнсити Арисигэ. Из нарских закононаставников — Сюндзо, Кёмицу, Гёкай, Сигараки-но Дзибубо Эндзицу, младший офицер из Левого отряда дворцовой охраны Кинто Сабуро Мунэмицу, Вступивший на Путь Кунимура Сабуро Мунэмицу, Вступивший на Путь Кунимура Сабуро Дзёхо, Вступивший на Путь воин отряда Левой дворцовой охраны Гэн Дзиган, Вступивший на Путь Оку-но Дзёэн, Вступивший на Путь Рокуро Дзёун. Из горной братии Сёгёбо Дзёкай, Сюдзэмбо Дзёун и Дзёдзицубо Дзисан, В общей сложности шестьдесят один человек, а их сородичей и слуг невозможно было сосчитать. За одними из них были вызваны паланкины, другие были посажены верхом на почтовых лошадей и среди бела дня доставлены в столицу. Мужчины и женщины, которые, видимо, имели к ним отношение, рядами стояли вдоль улиц и от жалости плакали, не стесняясь людских глаз. Жаль их было безмерно.
Во второй день десятой луны сёгунский наместник северной части столицы из Рокухара, губернатор провинции Суруга Токива Норисада, послав охранять дорогу три с лишним тысячи всадников, переправил государя в Удзи, в храм Бёдоин. В тот же день два полководца из Канто, не заезжая в столицу, направились сразу в Удзи, предстали перед Ликом дракона и прежде всего стали просить его передать им Три священных сокровища, чтобы они могли преподнести их новому императору из Дзимёин.
Его величество изволил передать через Фудзифуса:
— Издревле ведётся так, что, когда новый государь принимает свой ранг от Неба, его предшественник сам передаёт ему Три священные сокровища. Хотя и говорят, что есть люди, некоторое время сжимающие в своих дланях Поднебесную, мы не слыхивали о таких случаях, когда кто-то своевольно передавал бы Три сокровища новому императору. Кроме того, священное зерцало оставили в главном павильоне в Касаги, поэтому оно, по-видимому, обратилось в пепел на поле битвы. Священная яшма была подвешена на ветви дерева, когда мы блуждали в горах, поэтому она в конце концов снова сможет защищать нашу страну. Что касается драгоценного меча, то, если люди из воинских домов, не боясь кары Неба, приблизятся к яшмовому телу государя, я сам лягу на этот меч и не выпущу его ни на миг.
«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.
Ихара Сайкаку (1642–1693), начавший свой творческий путь как создатель новаторских шуточных стихотворений, был основоположником нового направления в повествовательной прозе — укиё-дзоси (книги об изменчивом мире). Буддийский термин «укиё», ранее означавший «горестный», «грешный», «быстротечный» мир, в контексте культуры этого времени становится символом самоценности земного бытия. По мнению Н. И. Конрада, слово «укиё» приобрело жизнеутверждающий и даже гедонистический оттенок: мир скорби и печали превратился для людей эпохи Сайкаку в быстротечный, но от этого тем более привлекательный мир радости и удовольствий, хозяевами которого они начали себя ощущать.Т.