Повесть о Великом мире - [3]
3
ОБ ИЗБРАНИИ ИМПЕРАТРИЦЫ. А ТАКЖЕ О ПРИДВОРНОЙ ДАМЕ, ГОСПОЖЕ САММИ
На третий день восьмой луны второго года правления под девизом Бумпо[58] дочь Первого министра князя Сайондзи Санэканэ[59] посвящена была в ранг императрицы и введена во дворец Кокидэн[60], дворец Щедрых наград. Тем самым уже пятое царствование женщины из этого дома назначались служить государю, из-за того, что ещё с годов правления под девизом Сёкю[61] все поколения владетелей провинции Сагами испытывали почтение к дому Сайондзи, — поэтому-то своим процветанием этот дом поражал слух и зрение Поднебесной. Не думал ли государь угодить желаниям Канто[62], особенно когда издавал высочайший указ об избрании императрицы?
Ей было дважды по восемь лет, когда она вошла в покои Яшмового дворца, чтобы прислуживать перед дверьми с золотыми петухами[63]. И весь её облик — украшение из молодых персиков, наводящих грусть о весне, плакучая ива под ветром, — был таким, что Мао Цянь и Си Ши стыдились бы за свои лица, а Цзян Шу и Цин Цинь закрыли бы свои зеркала[64]. Поэтому и государь в мыслях своих решил, наверное, что она равных себе не имеет.
Однако же тоньше лепестка государева милость: ей всю жизнь пришлось понапрасну ждать, чтобы её приблизили к яшмовому его лику. Укрывшись в глубине дворца, она вздыхала о том, что никак не меркнет весенний день, и погружалась в печаль оттого, что длинна осенняя ночь.
Когда никого не оставалось в расписанных золотом покоях, она думала о том, как справедливо писал Бо Лэ-тянь[65], что «тень от света единственного фонаря на стене, стук дождя в окно во тьме, пронизанной свистом ветра», когда исчезнет уже аромат в сосуде для возжигания благовоний, — всё это вызывает слёзы, и что
Человеком рождаясь, женщиной не родись.
Для неё от другого зависят всю жизнь
И страдания, и наслажденья…
В ту же пору увидел однажды государь дочь Кинкадо, среднего ранга военачальника Ано[66], ту женщину, что прозывалась придворного дамой, госпожой Самми, которая прислуживала августейшей из Внутренних покоев[67], — и выделил её из всех остальных. И тогда будто бы цвет лица потеряли те, что белились и румянились в Шести павильонах, ибо любовью, предназначенной трём тысячам красавиц, завладела она одна.
Никто, ни три госпожи, ни девять принцесс, ни двадцать семь наложниц, ни восемьдесят одна придворная дама[68], взятые вместе, ни красавицы из задних павильонов[69] и певицы из Музыкальной палаты, — не могли обратить к себе милость августейшего сердца Сына Неба.
И только одна, которая была само очарование и истинная женственность, не только часто творила добро, но умело и умно предугадывая волю императора, боролась со своими причудами, и потому, коли ехала она, — на весеннее ли гулянье под цветами сакуры или на осеннее празднество при полной луне, то была рядом с государевым паланкином, а когда совершался высочайший выезд, — место ей отводилось особо.
С тех пор перестал государь по утрам заниматься делами управления. Неожиданно вышел высочайший эдикт о наречении императрицы, и люди стали почитать её первой среди государевых жён. Все поражались, видя, как её род впервые преисполнился великолепия. Жители Поднебесной тех времён не ценили рождение сына и дорожили рождением дочери.
И повсюду, вплоть до постановлений личного государева совета и распоряжений по незначительным нарушениям, если только говорилось, что замолвила слово та, что наречена императрицей, — даже высшие сановники раздавали награды без заслуг, а судьи определяли, что причины для наказания нет, хоть она и была.
В «Гуань Цзюй»[70] поэт так воспевал добродетели государыни: «Развлекаясь, она не излишествует, печалясь, не сокрушается». Как бы там ни было, я полагаю, что от той поры и наступили раздоры из-за красавицы, которые вредят и замкам, и державам, — вот что достойно всяческого сожаления.
4
О НАСЛЕДНИКЕ ПРЕСТОЛА
Поскольку и кроме государыни-первой супруги было у государя очень много жён, кои совершая превращение кузнечика[71], могли бы гордиться высочайшей милостью, — принцы изволили рождаться один за другим, и число их уже достигло шестнадцати.
Первым из них был принц Сонрё, появившийся из августейшего чрева Тамэко, что посмертно получила младший разряд третьего ранга и была дочерью его милости Тамэё, старшего советника Левой стороны. Воспитателем и наставником Сонрё стал князь Садафуса, Внутренний министр Ёсида. С достижением возраста стремления к наукам[72] ему было позволено совершенствоваться в шести видах поэтического искусства. Итак, утоляя жажду из чистых струй реки Томиноо, ступая по древним следам на горе Асака[73], своё сердце заставлял он сжиматься от свиста ветра и от любования луной.
Из того же августейшего чрева появился и второй принц. Ещё со времён детской причёски агэмаки принял он духовный сан в монастыре Удивительного Закона, Мёхоин, и там его наставляли в учении Шакьямуни. Но и он, в свободное от постижения трёх тайн йогов[74] время, изволил забавляться, испытывая судьбу на поприще стихосложения, а потому и в знании древности мог не стыдиться Высокого первонаставника
