Повесть о таежном следопыте - [34]
Внезапно Малыш увидел на льду реки, где они недавно были, едущих на лошадях людей. Он уже по собственному опыту знал, какой страшный враг — человек. Нельзя было терять ни минуты. И Малыш, дав знать об опасности сестренкам, бросился наутек по горе, прочь от реки.
Молодые тигрицы остановились в раздумье: им стало интересно, кого разглядел там Малыш. Однако панический страх его невольно передался и им. Обе сестры прыжками понеслись вслед за тигренком.
Крепыш, отстав от тигрят, все еще вынюхивал след харзы по каньону. Он ничего не подозревал. И даже увидев перед собой, почти вплотную, человека, который неожиданно вышел ему навстречу, Крепыш не испугался. Он просто удивился.
Перед ним стояло не виданное еще двуногое существо. Тигренок рассматривал его со спокойным любопытством. Ни один зверь не решился бы так близко подойти к тигру. Кто же это был такой?
Встретив взгляд человека, Крепыш вздрогнул. Может быть, в это мгновение он понял, что ему грозит страшная опасность. Но было уже поздно.
Грянул выстрел. Один, другой…
Сверкнул огонь. Резкая боль подсекла зверя. Третьего выстрела он уже не слышал.
Убегавшие тигрята остановились и собрались вместе лишь за много километров от места происшествия. Долго ждали они Крепыша. Наступила ночь, а тигренок не приходил.
Тогда, встревоженные его долгим отсутствием, трое тигрят осторожно направились к каньону, где с ним расстались. Там они обнаружили на снегу замерзшую кровь. След Крепыша почему-то обрывался.
Они долго ходили вокруг, пытаясь понять, что здесь произошло. Малыш, чуя еще не выветрившийся запах людей, пугливо озирался.
Наконец, тигрята напали на запах Крепыша. Он шел от дороги, пробитой санями, на которых уехали люди. Запах был слабый, местами на снегу попадалась застывшая кровь…
Малышу, как никогда, стало тоскливо. Он первым пошел по санному следу. За ним молчаливо и медленно следовали молодые тигрицы.
Остановились они лишь невдалеке от поселка, куда уводил след саней. Крепыша тигрята так и не увидели…
Глава девятая
ДРУЗЬЯ И НЕДРУГИ
Осенью Капланов — ему, как всегда, помогали лесники — построил еще одну небольшую избушку, на этот раз на реке Фате, впадавшей в Туньшу.
Там он намеревался обосноваться с весны.
Теперь в заповедной тайге — от Кемы на восточном склоне до Нанцы на западном склоне — стояло уже несколько таких избушек. В них можно было не только переночевать, но и длительное время жить и вести в тайге наблюдения.
Избушками Капланова все чаще пользовались и другие научные работники.
В управление, в Терней, Капланов приходил редко, обычно лишь когда кончались продукты. Одежда в тайге быстро изнашивалась, и в последний раз он заявился в поселок настолько оборванным, что не решился пройти по улице. Пробрался огородами к дому наблюдателя Куклина, где обычно останавливались научные работники, и прокричал из-за огородного плетня.
На крыльцо вышла пожилая женщина, хозяйка дома.
— Лев Георгиевич, это вы? Ах, батюшки мои! Заходите же, что вы в огород забрались?
— Тетя Саша, принесите мне, пожалуйста, сюда какие-нибудь штаны. Оборвался, показаться невозможно.
В то короткое время, когда приходилось бывать в Тернее, он встречался с научными работниками заповедника, жадно расспрашивал о новостях. О своей таежной жизни рассказывал скупо.
На заседаниях научного совета или просто в товарищеском кругу чаще других обсуждался вопрос — он интересовал всех — о состоянии кормовых запасов охотничьих угодий в заповеднике. Здесь, в горах Сихотэ-Алиня, годы обильного урожая кедра, дуба, орешника и других пород сменялись годами почти полной бескормицы, когда дикие животные голодали, а многие из них погибали. Глубокие снега в горах затрудняли передвижение копытных зверей, и это тоже ускоряло их гибель.
Даже медведи, не успев за осень накопить жира, бродили голодные и подолгу не ложились в зимнюю спячку. Тогда они представляли опасность и для людей. Капланову рассказывали, как один такой шатун забрел в поселок, где его убили в чьем-то дворе обухом топора по голове. Бывало, что голодный медведь устраивал слежку за охотниками в тайге, а более сильные медведи поедали своих слабых сородичей.
В годы бескормицы многие животные уходили с привычных угодьев на поиски лучших мест. В тайге низом и по кронам деревьев шла «ходовая» белка, летели куда-то стаи соек, дроздов, дубоносов, поползней. Тайга пустела. Мышевидные грызуны — даже и те массами гибли в снегу.
Белки иногда начинали откочевывать еще летом, в июне — июле, когда нехватка кормов в тайге еще не ощущалась. Они словно предчувствовали надвигавшуюся беду. И в самом деле осенью обнаруживалось, что кормов в тайге мало. Как это могла заранее предвидеть белка, оставалось загадкой.
Однажды Капланов наблюдал переход белок в приморские дубняки. Покидая кедровые леса, они сотнями переплывали реку Санхобэ. Внезапно поднялся ветер, волны стали забивать зверьков, белки тонули. Те, что сумели переплыть реку, собрались на другом берегу тесной стаей и озабоченно подсушивали свою намокшую шерстку.
Если белка не уходила из малоурожайных мест, то она обычно питалась здесь грибами и молодыми побегами хвойных пород. С середины августа белка кормилась еще не совсем созревшими орехами кедра. Но при плохом урожае шишки на деревьях держались недолго. К середине осени их полностью сбивали на землю кедровки, а там орехи быстро уничтожались лесными мышами и полевками. На другой год после неурожая белки в тайге становилось мало.
