Повесть о светлом мальчике - [48]

Каждого, кто появлялся со стороны чиновничьих юрт, расспрашивали с пристрастием, как там идут дела. Скоро пришли вести, что суд начался. Рассказал нам об этом старый Онгай, который нанялся поваром к чиновникам, чтобы его не заставили делать что-нибудь похуже. Надо сказать, что и на прошлом судилище он тоже кухарил для судей, но тогда с ним случилась пренеприятная история. Онгай рассказывал об этом так:

«Чиновник мне говорит: мол, иди бери палку и бей этого подлеца что есть у тебя силы. А человек уже даже и не говорит ничего, обомлел. Я стою дрожу, а чиновник орет: «Ну-ка, дай сорок горячих этому синему камню!..» — «Ваша милость, — говорю, — я не умею… И потом я ламское посвящение принял…» Соврал, а на лице чиновника вдруг столько появилось ехидства, что я сразу понял: ложь моя радости мне не обещает. «Ага, — спрашивает, — так ты посвященный»? Врать так врать, я кивнул головой. «Значит, ты, собака, еще больший преступник, чем этот ворюга! Дать ему сорок горячих по щекам!»

Меня схватили, поволокли, словно козла на убой. Сколько я получил ударов — не помню, потому что сознание вскоре потерял, но, видно, получил сполна. Меня привели в чувство и притащили пред светлые очи моего благодетеля. Он снова потребовал, чтобы я повторил, почему это я не желаю участвовать в экзекуции. И на этот раз я не придумал ничего иного, как сказать, что я посвящен ламой. Чиновник только этого и ждал, завопил неистово: «Хорошо было бы, чтобы и другие чиновники послушали, что же болтает эта собака! Кто тебе разрешил резать скот, если ты посвящен в сан? Да священнослужитель не смеет травинку сорвать, вшей даже не бьет!» Тут только я сообразил, что я наделал, так неудачно соврав. У меня закружилась голова и запылали уши, я едва не упал. «Ваша милость, — пролепетал я, — ведь я же для вас пищу готовлю, потому не хотел руки о преступников марать. Из-за того только я осмелился соврать, чтобы сохранить чистоту своих рук…» Эта ложь неожиданно возымела действие, чиновник смилостивился и отпустил меня».

Слушая этот рассказ, люди весело смеялись над стариком Онгаем, которому неймется повторить свою злополучную службу.

Как-то ранним утром я и двое моих приятелей мальчишек пробрались в ближний к судилищу лес, чтобы увидеть собственными глазами, что же там делается. По руслу неглубокого ручья мы дошли до опушки леса и принялись выглядывать из-за кустов.

Мы увидели множество — не менее полусотни — богатых юрт и возле них едва ли не табун прекрасных лошадей. Стреноженных, на арканах, привязанных к коновязи и просто к деревьям. И много людей, снующих туда-сюда. Кто подъезжает, кто входит и выходит из юрт, кто стремительно мчится прочь. Суета как в воробьиной стае, но, однако, не видно, чтобы кто-то кого-то истязал или мучил. Мы решили подобраться ближе к крайней белой юрте, чтобы оттуда разглядеть все как следует.

Когда мы подползли к юрте, то даже рты раскрыли от страха: на голом человеке сидел здоровенный силач и методически сыпал на его спину удары палки из серого тальника. Палка казалась в руках истязателя толстым серым змеем, она впивалась в несчастного с каким-то всхлипом, будто это змей всасывался в превращенное в кровавое месиво тело.

Наконец палач отошел от жертвы, сел в сторонке, по-турецки поджав ноги. В юрте раздавались глухие стоны, похоже было, что сурок урчит на приближающуюся лису.

— Ну, собака, ты еще не поумнел до сих пор? — послышался окрик.

Заглянув в юрту, мы увидели там несколько человек, один из которых, судя по одежде, был судья. Допрашиваемый отвечал, что ему нечего добавить к предыдущим показаниям. Тогда судья распорядился подвергнуть пыткам и этого обвиняемого.

Из юрты вывели мужчину со связанными сзади руками. Он шел спокойно, будто ничего не происходило, дышал глубоко, расправляя затекшие плечи. Подойдя к тому, которого только что избили, он лег рядом и сказал подошедшему палачу, чтобы тот не привязывал его, он сам будет лежать спокойно.

И опять серый змей принялся извиваться и шипеть, впиваясь в красивое тело этого человека. А он, как и первый, начал негромко и размеренно охать. Я подумал: «Какой он, должно быть, большой герой! Вот бы мне научиться так владеть собою!..» Я взглянул на друзей — лица у них были серыми.

Судья крикнул из юрты, чтобы упрямцев отвели к речке, а после подвергли бы настоящим пыткам. Из юрты вышел маленький чиновник, по имени Чирик, и повел обвиняемых за собой. Мы тоже тихонько двинулись следом.

— К чему вы так храбритесь, — сказал Чирик, когда они достаточно далеко отошли от юрты. — У главного чиновника чуть жилы от злости не лопаются! Стойких он ненавидит и наказывает жестче. Вы бы кричали громче, когда вас бьют, да упрашивали бы его — и наказаний бы вам было меньше.

— Сколько ударов еще осталось? — будто и не расслышав доброго совета, спросил один из храбрецов.

— Шестьсот, — отвечал Чирик с видом знатока. — По закону больше тысячи ударов не дают, вам не так уж много осталось, крепитесь, ребята. Раз вы палку выдержали — остальные пытки легче. Попейте воды, отдохните немного… А толстая палка лучше, тонкая может сосуды перебить.