Повесть о светлом мальчике - [44]

Утром все сели на разнаряженных коней и поскакали. Я взял на поводок любимую собаку Долбанмы Эзирека и пристроился с ним в самый хвост, за вьючным караваном лошадей. Когда мы выехали из аала, я увидел, что родители Долбанмы брызгают нам вслед чем-то и кричат: «Курей, курей!» Они «делили счастье» — как бы оно не ушло совсем из аала вместе с красивой дочкой! Тогда не будет плодиться скот и в покинутую счастьем юрту придут мор и болезни. Так же, между прочим, полагалось поступать, когда продавали скот.

«Не стало белого коня — не хочу глядеть на коновязь. Не стало в аале самой красивой — жить в нем не хочу!» — пел я, стараясь никому не показать своей грусти.

Долбанма ехала впереди в полном наряде невесты, накрытая поверх яркого халата еще и покрывалом. Ее окружали пожилые женщины. Но изредка Долбанма оглядывалась, будто желая проверить, здесь ли ее Эзирек, и встречалась со мной глазами.

— Чу-чу! — кричал я Эзиреку, будто видел зверя впереди. Он настораживался, поднимал уши, но, убедившись в обмане, снова высовывал розовый язык и лениво трусил рядом. «Впереди так много людей и лошадей — какой зверь тут может появиться! Зря потревожил меня!» — как бы говорил своим видом пес и добродушно вилял хвостом. «Правильно, — отвечал я ему. — Волка тут не может быть, но мне хочется подскакать поближе к моей милой Долбанме…» И я снова науськивал Эзирека и снова мчался вперед.

У подножья горы росла купа деревьев и тек небольшой ручей. Тут к нам подъехало пять всадников, они спешились и поднесли угощение почетным старикам из свиты невесты. У следующего ручейка нас опять ожидали встречающие, они снова поднесли угощение со словами:

— Уважаемые сваты, подтяните еще ваши стремена — вас ждут с таким нетерпением!..

Потом спели хвалебную песню. Из-за леса показалась группа новых всадников на специальных беговых лошадях; наши молодые джигиты, родственники невесты, заволновались. Совершенно неожиданно из-за ближнего холма выскочил молодой парень на хорошей лошади, подскакал к самому старшему из наших, ехавшему с лошадью, груженной верхом юрты, и произнес:

— О, здравствуй, самый почтенный и уважаемый для нас сват, едущий с самым важным грузом. Ведь дымоход на юрте — все равно что шапка на голове. Примите же мое угощение, тоже особенно важное…

Не слезая с коня, он налил в деревянную пиалу араки, со знаками уважения подал ее старику, тот выпил. Всадник снова наполнил ее аракой, сказав:

— Это последняя — ради уважения.

Выплеснул араку старику в лицо, схватил с верха юрты прикрепленный там кусок шелка и, хлестнув коня, умчался. Наши джигиты ринулись за похитителем, а старик обтер лицо, явно довольный происшедшим. Я въехал на холм и следил, как они там, внизу, мчатся друг за другом, словно ласточки перед дождем.

— Ку-уг! Ку-уг! — кричали все. — У нас уже унесли верблюжий шелк!

В погоню бросилась вся молодежь, девушки скакали не хуже любого джигита, их одежда раздувалась разноцветными пузырями. Женщины постарше еле сдерживали себя и лошадей, чтобы не помчаться вслед. Нигде, наверное, как у нас, азиатов, не любят лошадей и скачки. Лошадь у нас изображена даже на священном знамени — она символ богатства, радости, ловкости.

Лошадка милой Долбанмы, по кличке Серая Тучка, тоже так и рвалась, будто к небесам хотела взвиться. Но ее удерживал за повод муж сестры — крепкий толстошеий мужчина. Долбанма сидела, покорная, словно голубка, ветер рвал покрывало с ее лица, она умоляла:

— Не держите так крепко мою лошадку, не то она закапризничает и не пойдет. Дайте ей немного поскакать, я после ее сама осажу, уважаемый зять.

Но зять был неумолим, а женщины вокруг заворчали:

— Этого нельзя делать! Лучше закрой лицо покрывалом.

Взяли эти жестокие люди голубку за крылья и не дали ей улететь — казалось мне…

Первое состязание кончилось победой жениха: наши так и не догнали джигита, унесшего шелк. Тем временем караван приблизился к аалу, даже самые горячие лошади успокоились, успокоилась и лошадка Долбанмы. А сама она сникла вся, сидела послушная, безразличная.

Наша группа растянулась в длинную вереницу, ехали по старшинству, друг за другом.

Из аала выбежали люди с головнями, развели костер и тут же сварили в крошечной чаше немного супа из мелко нарезанного мяса. Этот суп почему-то назывался «плохой суп». Налили в маленькую чашку и подали Долбанме. Она, выполняя ритуал, взяла в рот немножко супа, потом выплюнула его на землю, а чашку отдала подавшему.

И дальше поехали цугом вокруг всего аала по ходу солнца. Вдруг на нас набросились парни из аала, стали обливать всех подряд, а особенно старались плеснуть побольше воды на девушек, те визжали, оберегая свои красивые одежды, лошади храпели и лягались. Но вода у поливальщиков иссякла, наши принялись насмешливо кричать:

— Что за земля такая! Сколько ехали, хоть бы капля дождя упала. Прямо засуха!

Объехав три раза вокруг аала, мы остановились у коновязи, чинно спешились и привязали лошадей. Потом поставили юрту невесты, сняли Долбанму с лошади, завели в юрту, и тут же процессия во главе с Долбанмой отправилась в юрту свекра. Церемония называлась «шествие хромой старухи». Впереди, изображая эту хромую старуху, шел мужчина с мялкой для выделки кож и с невыделанной шкурой. За ним шла невеста, а дальше родственники. Вместе со «старухой» и старшими гости вошли в юрту родителей жениха, невеста же осталась на улице и вошла в юрту лишь после того, как усадили хромую старуху, — по ее приглашению.