Повесть о суровом друге - [21]

Всю ночь снились тревожные сны, а утром, чуть солнце заглянуло в окошко, я подхватился. Дверь оказалась запертой снаружи на щепку. Ни отца, ни матери не было. Я испугался: значит, пристав запер меня, а отца с матерью увел.

Я с размаху ударил плечом в дверь и сломал щепку.

По улице, побалтывая ременными плетками, гарцевали верховые казаки, наверно, следили, не вышел ли кто из дому.

Спрятавшись за калиткой, я подождал, пока они проедут, и помчался через дорогу к Анисиму Ивановичу.

У них дверь была открыта. Наверно, тоже сломали запор. Анисим Иванович, куда-то собираясь, надевал чистую сорочку. Он был веселый. Тетя Матрена и Васька успокоили меня: оказывается, мамка моя ушла на базар, а куда делся отец, они сами не знали.

- Дядя Анисим, что это? - спросил я, увидев у старика на груди красную ленточку, пришпиленную булавкой.

- Это? - Он провел корявой ладонью по ленточке. - Это, Леня, знак свободы.

- Зачем?

- День сегодня такой.

«Какой же «такой» день? - думал я. - Пасха прошла, а до троицы еще далеко».

Я заметил, что сапожный инструмент Анисима Ивановича сложен в кучу: ни отец, ни Васька не работали. В землянке пахло свежим кизяком: тетя Матрена, видать, подмазала пол. Какой же нынче праздник?

Анисим Иванович отпустил Ваську гулять на целый день. Мы запрятали в карманы по куску хлеба и выбежали со двора.

До чего было хорошо вокруг! Теплый, едва слышный ветерок веял в лицо свежим ароматом сирени. На высокой акации, надувая пушистый зоб, пел скворец. В лучах солнца его черные перья отсвечивали то фиолетовым, то зеленым, то синим блеском.

Весна украсила нашу грязную улочку, наши пропахшие дымом дворики. Ни одной хатки не узнать: ту побелили, и она слилась с пышной кроной цветущей яблоньки; у той зазеленела трава на крыше, и мазанка стала похожа на камень, поросший мхом. А Илюхина завалюшка - точь-в-точь избушка на курьих ножках - косила подслеповатым оконцем из-за куста желтой акации, будто подглядывала за кем-то.

Казачьих разъездов на улице уже не было, но у лавки Мурата прохаживался Загребай. На другом углу еще трое городовых, там еще и еще. Зачем их нагнали сюда столько? Неужели стерегут людей в землянках?

- Вась, почему сегодня нельзя из дому выходить? - шепотом спросил я.

Васька ответил раздраженно:

- Царь приказал.

- Да что ты все - царь да царь... Зачем это ему нужно?

- А я почем знаю? Царь что захочет, то и сделает. Может, например, тебе бочку золота дать, а может на котлеты изрубить. Скажет: «Нажарьте мне котлет из Леньки», - и прощайся с жизнью, капут, жил - и нету.

«Беда, - думал я, - отец еще когда обещался, что царя убьют, а он живет себе да живет...»

- Вась, я только тебе тайну открою, больше никому...

- Какую тайну?

- Отец говорил: царя убьют...

Васька испуганно обернулся:

- Тише, городовой услышит. Я тоже кое-что знаю.

- Что, Вася?

- Сказку про царя Далдона. Хочешь, расскажу?

- Хочу.

- Идем в степь. А то здесь услышит кто-нибудь.

- Айда!

2

Васька обнял меня за шею, и мы пошли. На углу нас догнали ребята Абдулка Цыган и гречонок Уча. Потом мы увидели рыжего Илюху. Он бежал по улице, придерживая рукой спадающие штаны; при этом он дул в самодельный свисток, изображая городового.

- Дай посвистеть, - попросил я, когда Илюха подбежал.

- Вот еще, слюней напустишь... Вы куда, хлопцы?

- На кудыкин двор.

- Нет, правда, куда?

- Гулять.

- Меня возьмите.

- Идем.

Обгоняя один другого, мы помчались туда, где обрывался отвесный каменный карьер.

- В атаку, за мной! - скомандовал Васька и стал наносить палкой удары по высоким колючкам. Летели в стороны отсеченные лиловые цветы, испуганно разлетались шмели, шарахались в стороны бабочки.

- Ур-ра! - вопили мы, следуя за Васькой.

Уча, запыхавшись, упал на живот, приложил ухо к земле и сделал вид, будто слушает, что делается под землей.

- Ребята, слышу, - закричал он, - слышу, как шахтеры уголь рубают!

Мы знали: Уча шутит. И все-таки мы тоже легли и стали слушать.

Васька постучал кулаком по земле и крикнул:

- Дядя шахтер, мы тебя слышим, вылезай!

- Угольку дай! - вопил Уча, зарывшись лицом в траву и приложив ко рту ладони, чтобы шахтеры под землей лучше слышали его.

Над обрывом каменного карьера мы заползли под кусты колючего терновника и спрятались в тени. Цветущие ветви низко нависли над нашими головами. Полосатые осы, хлопотливые пчелы, жуки, букашки гудели, мелькали, кружились в синем воздухе. С речки доносились женский говор, шлепанье вальков по мокрому белью, гогот гусей.

Васька сидел, обхватив кольцом рук поджатые босые ноги, и, думая о чем-то, смотрел в степную даль, а мы, сомкнувшись кругом, голова к голове, ждали.

Вот он сорвал одуванчик и лег на спину.

- Что же ты, Вась?

- Чего?

- Сказку расскажи.

Васька рассмеялся.

- Царь Овес все сказки унес.

- Правда, Вась, расскажи! - просили ребята.

Васька отбросил одуванчик и сказал:

- Ну ладно, только глядите, сказка страшная. Не будете бояться?

- Нет.

- Илюха, не будешь бояться?

- Я еще пострашней знаю...

- Ну, слушайте и знайте: сказка с начала начинается, концом кончается, а в середине не перебивается. Понятно?

- Понятно.